Надя Яр - Тень от башни

Потом они пошли по пляжу к замку на скале. Герман волок сумку и чемодан, ноги вязли в песке. Вся эта поездка с её опасностями казалась безумной, она сводила охрану к дурацкой шутке, но воевода Арсеньев не возразил. Должно быть, он знал — видел своим вторым зрением — что Надя благополучно вернётся в Москву. Во всяком случае, дело не пострадает, а что же главное, если не это?.. Вечер был тёплый, мягкий. Герман уселся на чемодан, наблюдая очами камер пляжную полосу и подходы, а собственными глазами смотрел, как купается Надя. Картина врезалась в память, как фотография или кадр: девушка в море, в чёрном бикини, в воде по пояс — белая кожа, волосы от воды черны; волны колышут девичий стан, идут валами к берегу — неудержимая мирная бирюза — затопят ведьму по шею и опадут, уходя, обнажая сливочный верх груди, впадинку над животом… Умом Герман знал, что ведьма красива, но для него она представляла собой строптивый объект, который надо было защищать.

— Герман!.. Иди сюда!..

Она, улыбаясь, звала его в море. Но он, конечно же, не пошёл и впоследствии вспоминал слова отдельно от голоса, как электронную информацию, а сцена с украинской Афродитой в испанском море была немой.

В воду он прыгнул, когда она, плывя, вдруг схватилась за локоть. Поднял столп брызг.

— Меня укусила медуза!..

В воде рядом с Надей ничего не было, камеры тоже не били тревогу, но Герман всё-таки подхватил её на руки, вынес прочь.

— Это всего лишь медуза, Герман.

Он прочитал об этих медузах, готовясь к поездке, и знал, что их ожоги безвредны. Опять пронесло.

— Я случайно её задела, — Надя рассмотрела свой локоть, пожала плечами и вернулась в воду.

Герман сох, сидя на чемодане.

На закате они оставили вещи в хранении и гуляли по пляжу, не спеша покидать это по-своему красивое место — живую песочную желтизну скал с кактусами и корявыми деревцами, темнеющую бирюзу водной чаши, что отделяла Европу от Африки; выше — полуразрушенный спящий замок. Надя поглядывала на расцветающий на руке оттиск медузьего тела. Случайное существо проступило припухшим пятном на коже — кривой красный трезубец, якорь. Как будто эта страна хотела отметить ведьму, пришвартовать её к себе через ожог.

Надя остановила какую-то молодую испанку и молча показала ей локоть. Женщина указала вверх, на скалу, где виднелась белая доска с красным крестом.

— Gracias [16] «Gracias» — «спасибо» (исп.) , - сказала ведьма.

Они поднялись по базальтовым ступеням к дощатой хижине. Халупка оказалась санэпидемстанцией.

— Please keep this on for a couple of days [17] «Please keep this on for a couple of days» — «Пожалуйста, не снимайте это пару дней» (англ.) , - сказал санитар, привычно покрыв силуэт медузы какой-то мазью и заклеив пластырем. Не считая персонала в аэропорту, это был первый встреченный ими испанец, который говорил по-английски.

Магазин походил на завешенную гобеленами пещеру Аладдина — повсюду цветные полотна, полотнища, полотенца от пола до потолка. Раньше это место явно было складом. Надя взяла с вертушки у самого входа книгу — Дэвид Моррелл, «Black Evening» — и пошла искать кассу в полотняном лабиринте. За книжным уголком открылась ниша с пластиковыми статуэтками вампиров, зомби, орков, эльфов и прочей фэнтэзийной нечисти — а на стене над нею была башня Посейдона.

Надя остановилась посмотреть, Герман тоже. В таком размере, в нише будто алтаря картина била наповал — Средиземное море на ней расступилось, высохло или ушло, башня встала из мёртвого дна. Она вобрала в себя всю жизнь моря, от гладких кругляшей и раковин до крабов, водорослей и рыб. Окаменевшие и парадоксально живые, они составляли подножие воли бога. Хозяин древнего моря сидел — нет, рос — из вершины, чёрного трона, гранита, узнаваемый сходу, хоть никогда и не виданный человеком — янтарный взор, лик, скрытый покрывалом вод. Башня ступала из подёрнувшего всё тумана, будто бы родилась в другом месте и шла, брела из своих измерений в срединный мир, чтобы обрушить на смертных Волну.

— Это Тим Уайт, — сказала Надя. — Помнишь, я показывала тебе альбом?

— Похоже.

Герман помнил картины английского иллюстратора — от зубастых чудовищных пастей во мраке — Лавкрафт — до городов бесконечно далёких веков эры звёзд. Их металлорганические — полиметаллические? — купола, шпили и сферы росли, как грибы, в равнинах на фоне дальних чужемирных гор, летящих в горизонт в тумане, и безошибочно распознавались как будущее, которого никогда не будет. Сферы Дайсона, звёздные корабли, лазерные пистолеты, скафандры — белые, серебристые, английские , то есть немного чужие и создающие этой чуждостью тот эффект остранения, что только и позволял Герману в них поверить… Быть может, это будущее было изначально невозможно, может, обречено из-за объективных свойств человеческой природы — оно было слишком прямым, светлым, ясным — но Герман не мог избавиться от чувства утраты, когда вспоминал тот альбом, те небывшие города. Скорее, это будущее отняли у нас, и как бы не нашими собственными руками.

— Смотри-ка, он наслал на них Волну, а они клеят на стену его портрет.

Герман молчал.

— Они, наверно, думают, что он был прав. Имел право.

Она сунула книгу себе под мышку, опустила руки и смотрела на плакат туманным взором, похожим на взор уайтовского Посейдона. Без обычного своего восхищения, без преклоненья. Будто всматривалась не в картину, а за неё, вдаль. В саму башню.

Льорет кишел дивными молодыми телами. Ведьмины ровесницы порхали по городку толпами — полуобнажённые девушки, часто прекрасные, как богини. Герман знал, что они отвлекают его от службы — и всё равно ему нравилось среди них; однако Надя презрела Льорет за его шумную молодёжность. Сверстники интересовали её не более, чем медузы. Ведьма, она слишком много чувствовала и знала; их интересы были с её точки зрения смехотворно узки — а что касается романтических связей, Надя явно предпочитала мужчин постарше её самой. Лет на триста.

Бухта Тоссы де Мар лежала на берегу полумесяцем, жёлтым арбузным серпиком пляжа с белесой городской коркой в объятиях темно-зелёных холмов. Мысленно Герман назначил восток верхом, запад — низом. Вверху полумесяца были скалы, за ними — ещё одна бухта, пустая. В подножии Тоссы в море смотрел утёс в венце старинных стен, дерев и башен. Вся середина пляжа и море напротив были усеяны лодками, и поначалу Герман решил, что можно было поехать в более человекоудобный город.

Оказалось, однако же, что утёс скрывал бухту — человечнейшее, уютное место — а прозрачные волны у скал на другом конце колыхали разнообразную жизнь под водой. Надя входила с пляжа в расщелину между скал и уплывала в море через пролив; камеры мультисенсорной маски, искусственные глаза, глядели ей вслед. Герман покидал тень зонта и взбирался на скалу, привлекая внимание — кроме него, туда мало кто лазил. Девушка оборачивалась, плывя, и махала рукой; её мокрые волосы были блестящи, черны. Она была похожа на лукавую русалку, звала с вод: