Сергей Лукьяненко - Участковый

— И его близких, имеющее своей целью возвращение Сергея Викторовича Капустина в семью, при условии минимизации страданий и переживаний других лиц.

— Годится, — кивнула ведьма. — Ну а я тебе, Светлый, даю право на вмешательство четвертого уровня.

Она резко встала.

— Заболталась я с тобой! А мне обед надо готовить, сейчас внучка из школы придет…

Угорь в задумчивости вышел и отправился на работу. А на следующий день не утерпел — произвел кое-какое расследование о Капустине, его жене и медсестре-разлучнице… После чего кинулся к Денисову.

— Понимаю, — сказал участковый, стоя у окна. — Никакого отношения к ведьме ни жена Капустина, ни сам Капустин, ни подруга его не имеют?

— Совершенно верно, — сказал Угорь. Со стыдом добавил: — Попался, как мальчишка… ведьма меня просто подвела к той мысли, что она хочет по-семейному помочь своим… оттого и щедрая такая. Не обманывала, не колдовала — позволила самому себя обмануть.

Сделав такое признание, Евгений отвел глаза. Конечно, Федор Кузьмич — не родное руководство, которое за подобные оплошности по головке не погладит, и даже более того: может и выговор впаять, и надолго запомнить, чтобы при случае ненавязчиво этак попенять — дескать, смотри, служивый, чтобы тебя снова Темные вокруг пальца не обвели. Не смертельно, но неприятно. Федор Кузьмич — это другое дело, он свой, он — хотелось надеяться — и посочувствует, и подскажет, и выручит. Ну, пожурит, возможно. И все равно — кому приятно признаваться в собственной недоработке? Тем более признаваться тому, кто загодя предупреждал о возможных провокациях и необходимости везде и всюду быть начеку. Вот и отвернулся Угорь, прикинувшись, будто разглядывает фотографии, по деревенской традиции кучно приколотые к обоям на стене, на самом видном месте. Тут было десятка два разнокалиберных черно-белых прямоугольничков, частично пожелтевших, потрескавшихся и хрупких от старости, а частично — новеньких, глянцевых. Прикинуться-то Евгений прикинулся, но уже через секунду рассматривал снимки с неподдельным интересом. Вот это — Катя, ее он нынче видел в клубе. Вот она же, только в школьной форме, с пионерским галстуком — класс пятый-шестой, наверное. Тут она еще младше, с опаской глядит на самодельные качели… Дальше шли многочисленные родственники — родители Федора Кузьмича и его супруги, а может, и не родители, но кто-то явно очень близкий, поскольку снимки были древними, начала века, наверное, и успели так сильно пожелтеть, что лица почти сливались с фоном, но карточки продолжали висеть на почетном месте горницы. Значит, эти полустершиеся лица в семье Денисовых любили, уважали, хотели помнить и видеть постоянно.

А на двух фотографиях был сам Федор Кузьмич. Худой, можно сказать — осунувшийся, но браво глядящий молодой мужчина в военной форме с двумя рядами орденов и медалей. В уголке дата — 1946 год. Другой снимок, видимо, свадебный — тот же молодой мужчина, только в гражданском костюме, рядом — празднично одетая и затейливо причесанная Людмила, совсем юная и счастливая.

Потрясенный Угорь не мог оторвать взгляда от этих двух карточек. Молодой! Федор Кузьмич — молодой! Не мальчишка, конечно, не юноша — мужчина лет тридцати или чуть старше.

Оперативник не задумывался раньше, да и дома у участкового до нынешнего дня не бывал. А тут все сразу — и разговор о ведьмах, и фотографии на стене… Евгений вспомнил, как Денисов рассказывал, что впервые ему предложили вступить в Ночной Дозор сразу после войны. Значит, Иным он к тому времени уже был. Значит, мог, продлевая свою молодость, оставаться таким, каким вернулся с фронта, — тридцатилетним мужиком! Ведь он-то — не ведьмак, а самый натуральный маг! Пусть не великой силы, но даже с шестым рангом Иные по двести-триста лет живут, не старясь. Значит, и он мог бы! Но почему-то отказался от этого права, от этой возможности, от этого дара. Угорь по-новому взглянул на старика. Вон оно как! Конечно, Федор Кузьмич, ежели ничего страшного не случится, переживет и свою жену, и дочь, и, возможно, внуков-правнуков. Грустно все это, но Иные рано или поздно свыкаются с неизбежным. Но тогда, после войны, Денисов свыкаться ни с чем не собирался, он сделал выбор в пользу своей любви, в пользу счастья и благополучия своей супруги — обычной женщины. Он четверть века жил вместе с ней, растил дочь вместе с ней и вместе с ней старился. Намеренно. Осознанно. Иначе у них не было бы возможности быть вместе. С ума рехнуться, как выражаются в деревне…

— Страшного-то ничего не произошло, — меж тем рассуждал вслух Денисов. — Тут ведь и впрямь — и так плохо, и так нехорошо. То ли жена с дитем страдать будут, то ли подруга молодая. Как я считаю — нехорошо из семьи уходить, если там дите малое, а жена уже в годах и вряд ли кого себе найдет. Выходит, все верно ты сделал. Энто мое такое мнение.

— Так-то оно так… — еще разок оглянувшись на фотографии, вздохнул Угорь.

— Смущает ее щедрость, — продолжал участковый. — Право на воздействие четвертой степени? Да с чего бы вдруг? Должна в энтом быть какая-то хитрость, но какая — понять я не могу.

— Вот и я тоже, — рассеянно крутя в руках пустую чашку, сказал Угорь. — Уж простите, что побеспокоил… думал, вдруг вам со стороны виднее.

Денисов помолчал, размышляя. Потом сказал:

— Мое мнение вот какое, Евгений Юрьич. Дело не в инженере энтом или семье его. Дело в том, что Темные зачем-то тебе решили право на магию дать. На сильную магию, четвертого уровня! Как энто можно во зло обратить — не знаю. Но советую… кажный раз, когда тебе захочется правом своим воспользоваться и магию применить, — трижды подумай! Не в энтом ли их замысел состоял?

Лицо Угря пошло красными пятнами.

— Я так и думал, если честно. Ночь не спал, все головоломку эту решал… и до того же самого додумался. Потому что иначе никакого смысла в ее поступке нет, а не бывает такой ведьмы, чтобы без умысла подарки делала!

— Даже обычных женщин таких не бывает, — усмехнулся Денисов.

— А я вот что сделаю, — резко сказал Угорь. — Ход конем… то, чего они не ждут. Держите, Федор Кузьмич!

Он открыл портфель, достал картонную папку и протянул участковому.

— Тут это самое разрешение на магию. Оно без имени, захотите — можете сами использовать.

— Ты энто брось… — начал было Денисов, но Угорь уже отступил на шаг, заложил руки за спину и энергично замотал головой:

— Нет, Федор Кузьмич, это вы бросьте! И я чувствую, и вы понимаете, что Темные мне какую-то ловушку подстроили. Какую — понять мы не можем, а вот не вступить в нее — в нашей силе. Забирайте разрешение! Используйте, не используйте, в печке сожгите — ваше право! А мне им пользоваться не стоит, сами же сказали…