Екатерина Стадникова - Стальной ворон. Книга 2

От физиономии ящера к горлу подступал нервный смех. Абориген сложил лапки на груди и изобразил широченную ухмылку, такую, что его глаза превратились в узкие блестящие щелочки.

— Не верю, — максимально спокойно сообщил Коллоу. — Когда я нашел его, за себя уже не отвечал. Третий шип мог просто померещиться, как сейчас мне мерещишься ты.

И снова ящер проигнорировал. Так если бы дал понять, что остается при своем мнении. Джулиус не желал признаваться себе в нелепой слабости — страхе одиночества. Огромная необитаемая планета, и всего три разумных существа на ней: едва живой мальчишка, потерявшаяся Тень и он сам.

— Три калеки, — грустно пошутил Коллоу.

Тут забавный глюк очень выручал. Джулиусу не удавалось разобраться, насколько тот несамостоятелен в своих поступках. Как сознание способно рождать правдоподобные иллюзии спонтанно? Никто не согласится изучать подобные глупости, да и токсины, вызывающие это занятное расстройство, разрушатся в считанные секунды после возвращения под воздействием враждебной им среды. Взрослый искал ответ в состоянии, похожем на наркотическое опьянение, а ребенок знал правду, делиться которой стеснялся. Двойственность рвала на части.

Коллоу вздрогнул. Он не заметил, что неподвижно сидит с бессмысленным выражением на лице, уставившись в землю.

— Некогда медитировать, — одернул себя Танцор.

Он проверил все необходимое, бережно, как младенца поднял Тангла на руки и поспешил вперед по выжженному тоннелю. Ящер трусил следом. И этот факт отчего-то согревал Джулиуса.

Танцор то сбрасывал темп, то снова прибавлял ходу. Он чувствовал, что не оправился до конца, но тратить время не собирался. Отсюда жуткое «застрять навечно» совсем не пугало. Не трогала даже перспектива никогда не встретиться с близкими людьми. Дурман джунглей легко лечил от прежних привязанностей.

В какой-то момент Коллоу почудилось, что мальчишка очнулся. Пару минут Руф вырывался и барахтался, как рыба, попавшая в сеть. Потом опять обмяк и затих.

В воздухе запахло бурей. Джулс умудрился вырыть приличную нору и втащить туда Тангла, прежде чем снаружи настал ад. И снова музыка ловко вплавилась в чудовищный шум. Аркан Щита полезная штука, но использовать его в подобных обстоятельствах глупо. С одной стороны, он наверняка эффективно защитил бы от обрушения свода из земли и корней. С другой, из-под его защиты все равно придется выбираться, и если потолок в норе не выдержит, да еще и будет сверху прижат, спасительная сфера превратится в смертельный капкан. А просто торчать в ней посреди дорожки, когда все вокруг бушует, тоже удовольствие сомнительное.

Иллюзорный ящер дрых у ног Танцора. Зыбкому существу тревоги живых казались неведомы. Он дышал глубоко и ровно. В шаге бесновалась буря, а в норе царил покой.

Колючая щетина Руфуса причиняла массу неудобств. Она начиналась на висках и заканчивалась у воротника. Коллоу клял собственную беспечность. Затейся он рыть раньше, убежище получилось бы шире, и обниматься с храбрым щенком не пришлось бы. Согнувшись в три погибели спать сложно, особенно когда слово «тишина» — пустой звук. В этом положении Джулс не мог даже почесаться, чтобы не побеспокоить Тангла. Мальчишку же то бил озноб, то бросало в жар. Руфус вздрагивал и упирался острыми коленями Джулиусу в живот.

Несколько часов в душной узкой яме с горячим, как раскаленная сковорода Танглом, каждое движение которого грозило кровотечением, измотали сильнее погони и рытья вместе взятых. Как ни обидно, эти самые бури тоже вина Ордена. Вторжение закончилось изменением климата. Извиняться же за упрямство не перед кем.

Выбравшись из норы, Джулс жадно глотал прохладный влажный воздух. Ему хотелось забыть про Руфуса и просто вытянуться на земле. Но ребенок внутри, вероятно, тот самый, которого все еще любила Мария, не позволял эгоизму одержать победу. Руф нуждался в заботе. Здесь и сейчас. Совсем недавно мальчишка выгибался дугой и судорожно цеплялся за все, что мог схватить, теперь Тангл неподвижно лежал, шумно дыша.

Коллоу вытащил из норы и его. Сизые круги под глазами Тангла почернели, а бледное лицо выглядело серым. «Брось его… добей и оставь», — впилась в сознание шальная мысль. — «Он не выкарабкается. А нет — останется калекой».

Отрава методично выворачивала мозг наизнанку. Вдруг это судьба мальчишки — сгинуть тут? Вдруг Тангл заслужил это? Спокойную и совершенно нестрашную смерть… Разве не за ней уходили сюда некоторые Танцоры? И не за ней ли в действительности пришел он сам?

Принятие неизбежного принесло поистине сказочное облегчение. Точно вековые доспехи убеждений, условностей и формальностей раскололись, рассыпались трухой. Но ровно на те несколько мгновений, что Джулиус позволил им.

Он открыл крепко пристегнутую ремнем аптечку и обработал раны Тангла. Бинтовать их сейчас не имело смысла. Мякоть стеблей склеила края, и сперва мальчишку стоило отмыть. Коллоу снова поднял Руфуса на руки и понес.

Дружелюбный глюк пригодился, когда топкая земля обернулась настоящим болотом. Ящер петлял от кочки к кочке, словно показывая путь, потом поплыл. Вскоре Джулс уже брел по пояс в мутной воде, а сверху беспощадно лил дождь. Крупные капли разбудили Тангла. Мальчишка попытался отстраниться и даже сказал, что в состоянии идти сам, но сознание вновь покинуло его.

Когда вода с неба закончилась, Джулиус позволил себе короткий привал. Дождь немного размочил ядовитые «швы» на теле Руфуса, и Коллоу ощутил, как симптомы отравления постепенно возвращаются. Прежняя приторная сладость в горле, слипающиеся губы и пугающее бесстрашие. Осторожность всегда была по части Никс, он предпочитал действовать по обстоятельствам. Но то, что навязывали джунгли, в одно слово называлось «самоубийство». Сердце рвалось из груди, манило сквозь непролазное болото, опутанное узлами шипастых стеблей. Дразнило металлическим привкусом крови. Требовало показать алую россыпь тяжелых густых капель.

Коллоу сел, скрестив ноги, и смежил веки. Танцор пытался нащупать тоненький пунктир здравого смысла в соблазнительном безумии. Ниточку, которая спасет Тангла, Хэвэн и его. Дикие необъяснимые желания бурлили внутри. Впервые в жизни Джулс захотел утопиться. До этого он вообще не представлял, как подобного можно желать. Он видел себя идущим по воде… Он видел на себе жемчужную форму. Будто служба Ордену закончилась и незачем больше обременять Призму. Погружение в вязкую меланхолию доставляло удовольствие, сравнимое с тем, что Джулс испытывал в юности, упиваясь саможалостью. Когда тебе шестнадцать и каждая ерунда отдается в душе набатом, не ради чего жить, а трагическая гибель выглядит способом что-то доказать.