Марина Ефиминюк - Наследница

– Со всей ответственностью заявляю, что благородным незамужним нимам совершенно нечего делать в левой подворотне, – пробормотала Глэдис. – Как, впрочем, и в правой. Да и, вообще, на всей Зеленой мостовой. Это неприлично!

– Глэдис, за последние дни мы сделали столько всего неприличного, что уже поздно оттирать репутацию, просто послюнявив платочек. Выходим, – скомандовала я, не испытывая и трети демонстрируемого энтузиазма.

С самым независимым видом мы пошагали по выщербленной брусчатке в сторону «левой подворотни» и машинально повернули головы, когда мимо нас, подхватив других пассажиров, прогрохотал экипаж.

– Надо было заплатить ему, чтобы подождал, – заметила я, неожиданно почувствовав себя обездоленной.

– Хорошая мысля приходит опосля, – вздохнула Глэдис и, заметив мой восхищенный взгляд, поправила очочки: – Авторство принадлежит не мне, так говорит моя престарелая тетушка, а она известная матерщинница.

Улица была людная и суетливая. Носились беспризорники, выкрикивали частушки зазывалы, тарахтели по мостовой наемные экипажи, а мы походили на двух аквариумных рыбок, по ошибке выкинутых в дикий пруд. В нужном переулке рядом с благообразными конторками гордо соседствовал дом терпимости с огромной витриной рядышком с парадными дверьми.

– Зачем им витрина? – невольно прибавляя ходу и вынуждая меня шагать быстрее, пробормотала Глэдис. – Они же не могут части тела выставить, как на базаре?

Едва она договорила, как из-за занавески появилась девица в полосатом корсете и, приняв зазывную позу, встала за стеклом. Когда она нахально подмигнула раззявившей рот старой деве, та пошла красными пятнами и раскрыла кружевной зонтик, загораживаясь от царства разврата. Внутреннее чутье мне подсказывало, что преданная дуэнья не простит мне этого променада до конца наших дней.

Табличка над дверью конторы Зигмунда Панфри давала однозначный ответ о том, кем являлся таинственный маримец. «Магический кристалл от безденежья», как суним Панфри изволил назвать себя в объявлении, был ростовщиком.

Не успела я открыть рот, чтобы высказать Глэдис свои соображения на этот счет, как меня за шкирку совершенно беспардонно сцапала сильная ручища.

– Попалась, голубушка! Ну, теперь ты от меня не убежишь!

От неожиданности я взвизгнула и принялась вырываться. Ворот платья врезался в горло, и ткань отчаянно затрещала.

– Люди добрые, что ж такое делается?! – охнула Глэдис, вероятно, обращаясь к людной улице. – Помогите!

Но все добрые люди поступали решительно как злые и поскорее переходили на другую сторону улицы, не желая ввязываться в драку. Драпу дали не только нежные нимы, но и крепкие мужчины.

– Отпусти меня! – хрюкала я, стараясь пнуть преступника ногой.

– Нашла дурака! Когда денежки на своих двоих пришли ко мне в руки, – ловко увертываясь, пропыхтел он.

– Мы еще на своих двоих от тебя уйдем! – процедила я и, изловчившись, все-таки чувствительно шмякнула острым носом туфли по голени подлеца. Он охнул, а туфель отлетел.

Грязная ручища замахнулась, чтобы обрушиться на меня оплеухой.

– Ну-ка, затихни!

Вдруг головорез странно ойкнул и схватился руками за мягкое место. Сверзившись на брусчатку, я с изумлением смотрела, как Глэдис, схватив зонтик на манер рапиры, куда придется, тыкала противника острым концом.

– Получай, паршивец! – пыхтела она, нанося укол за уколом. – Получай!

– Отстань, чокнутая старуха! – завопил он, пытаясь перехватить зонтик, ловко увернувшийся из его ручищ.

– Старуха?! – нараспев повторила мгновенно взъерепенившаяся Глэдис, схватила зонт, как дубинку, размахнулась посильнее и шмякнула хама аккурат по макушке. А пока он изумленно моргал, ударила еще раз, чтобы закрепить результат. Хрясь! Зонтик надломился, а поверженный противник уселся на брусчатку рядышком со мной и, тоненько подвывая, схватился за побитую голову.

– Гад! – поддакнула я и, нащупав на брусчатке слетевшую туфлю, плюхнула паршивцу каблуком по спине. Наплевать, что лежачего не бьют!

– Понял? – Глэдис победоносно мотнула головой, смахивая прилипшую к взмокшему лбу прядь волос. – Похищать благородных ним – неприлично!

– Эй, благородные нимы? – раздался ленивый голос. Оказалось, что во время драки из особнячка высыпал десяток серьезных здоровяков. Не сговариваясь, мы с Глэдис подняли руки, давая понять, что сдаемся без боя. Туфля и растрепанный зонтик упали на брусчатку.

– Заходите? – с дружелюбностью крокодилов предложили нам.

– А можно не принимать приглашения? – уточнила я, поднявшись и с чинным видом расправив запыленную юбку.

– Где ж вы услышали про приглашение?

Головорез отплюнул разжеванную палочку для ковыряния в зубах и развернулся, чтобы нырнуть обратно в особнячок, но обиженно взвыл наш похититель, с трудом поднявшийся с земли.

– А как же мои деньги? Я первый ее нашел! За нее деньги обещали! Я всем скажу, что Зигмунд Панфри обманывает!

Признаться, мне даже стало за него обидно.

– Суним, ты бегаешь хорошо? – почесав небритый подбородок, уточнил главарь.

Ему даже не пришлось договаривать, как неудачливый охотник за головами дал деру. Мы с Глэдис проводили его печальными взглядами.

– Благородные нимы, вам необходим пинок для храбрости?

– Хамло! – с гордым видом фыркнула ему в лицо Глэдис, входя в логово ростовщика.

Комнатенка, куда нас привели, была небольшой и душной. За обшарпанным столом на фоне несгораемого шкафа восседал издерганный ростовщик, больше всего похожий на обычного счетовода. Откинувшись в шикарном кресле, со скукой на лице он некоторое время рассматривал меня и беспрерывно стучал кончиком пера по столу.

– У меня сегодня день рождения, – наконец, вымолвил он. Голос у ростовщика оказался по-девичьи тонкий и совершенно неподходящий для человека его занятия.

– Поздравляю, – вставила я.

– По этому случаю, – проигнорировав мое замечание, продолжил маримец, – я щедр и предоставлю тебе выбор. Если ты отдашь деньги с процентами прямо сейчас, то тебе не придется отрабатывать задержку выплат. Вопросы есть?

– Есть, – согласилась я. – Какие деньги?

На лице ростовщика нарисовалось искреннее, чистое удивление.

– Ты принимаешь меня за болвана? Я прекрасно помню, как ты сморкалась в платок и умоляла дать тебе денег… – Он вдруг принялся ковыряться в истрепанной записной книжке, провел пальцем по страничке. – Вот! Шестьдесят золотых на похороны матери.

Откровенно говоря, на такие деньги можно было, простите Святые, похоронить большую деревню и еще поминальный стол на три дня накрыть. Хотя размах долга был как раз достоин богатой наследницы. Может, у меня случилось помутнение рассудка, заставившее прийти к ростовщику за деньгами, а потом я потеряла память и просто забыла о ссуде?