Марина Ефиминюк - Наследница

– С вашего позволения, Ваше Высочество.

Крепко сжал мой локоть и заставил подняться. Я неловко ударилась коленкой о крышку стола, и с тарелки слетела вилка, со звоном шмякнувшаяся о пол.

– Влад, ты что делаешь? – процедила я сквозь зубы, покосившись на Эдмонда. Тот следил за нами с любопытством ученого, наблюдавшего редкую разновидность загнанных в клетку обезьян.

– Мы уходим.

Крепко схватив меня за запястье, Горский буквально потащил меня к выходу и, не потрудившись хотя бы обернуться, бросил принцу:

– Спокойной ночи, Ваше Высочество.

– Суним Горский, для фальшивого жениха, кажется, вы реагируете излишне остро, – в спины нам произнес Эдмонд. – На мой взгляд, вы слишком вжились в роль.

Влад так резко остановился, что по инерции я врезалась в его спину.

– Роль? – повторил он. Сильные пальцы так сильно сжались на моем запястье, что едва не затрещали кости. Я поморщилась и едва слышно пробормотала:

– Влад, ты делаешь мне больно.

Но он меня не услышал. Обернулся через плечо и процедил:

– Выше Высочество, я на грани того, чтобы забыть, что избиение королевской особы карается смертной казнью.

Он вытащил меня из покоев, под изумленными взорами секретарей провел по лестнице. Мы оказались в мраморном холле, где народ, видимо, наблюдавший приезд разъяренного жениха, ждал шумного скандала.

– Влад, отпусти. Я вполне способна идти сама, – пробормотала я. – Люди смотрят.

– Анна?

– Что?

– Умоляю тебя, помолчи!

– Влад!

И в следующий момент он развернулся. Схватил меня за затылок, портя прическу, и на глазах у пары десятков зрителей впился в мои губы неожиданным и почти болезненным поцелуем. Я стала выкручиваться, пытаясь его оттолкнуть, но Влад превосходил меня силой. Я исхитрилась его укусить. Он отодвинулся, стер пальцем выступившую кровь. Мне хотелось влепить ему пощечину.

Смерив подлеца яростным взглядом, я развернулась на каблуках и бросилась на улицу с такой стремительностью, что швейцар едва успел открыть дверь. Люди, прогуливавшиеся по пирсу, с любопытством поглядывали в нашу сторону.

– Анна, погоди! – Влад нагнал меня и, схватив за локоть, заставил развернуться. – Ударь меня. Я заслужил.

– Не за что. – От злости я дернула за подвеску на шее, цепочка порвалась. – Спасибо за подарок.

Влад не подставил руки, чтобы забрать украшение, и бирюзовая горошинка покатилась по деревянному настилу. Едва не зарычав от злости, я нырнула вниз и подняла подвеску, сжала в кулаке. Вышвырнула бы в озеро, но когда главного зрителя, ради кого разыгрывался спектакль, не трогали показные казни украшений, выбрасывать подарок становилось ужасно жалко. Мысленно я обозвала практичную ниму, сидящую во мне, дурным словом и сорвала злость на Влада:

– Не переживай, на тебя никто не покушается. Эдмонд согласился отменить обряд. Доволен теперь?

Он не стал забираться со мной в карету, остался на мостовой, видимо, предлагая мне беситься в одиночестве сколько душеньке угодно. Наверное, не прогадал, ведь моей душеньке хотелось бить посуду и со вкусом, по-глупому выяснять отношения.

– Слушай, а может, просто поженимся? – окончательно разозлилась я из-за его ледяного спокойствия. – Ты мне нравишься, тебе нравятся мои деньги, это будет идеальный брак по интересам!

– Хорошо, – отрезал он, вдруг выказывая едва сдерживаемый гнев, – давай поженимся. Ты готова к последствиям, Анна?

Он вытащил из внутреннего кармана пиджака коробочку для ювелирных украшений, следом – плотный коричневый конверт и протянул мне. Когда бумаги и кольцо, врученное столь унизительным образом, оказались в моих руках, Влад с чувством захлопнул дверь кареты.

– Отвезите ниму Вишневскую в гостиный двор!

Кучер пристегнул лошадку, мы тронулись с места. Высокая фигура Горского исчезла из поля зрения.

Конверт жег пальцы, и когда я открывала его, то руки дрожали. В нем лежали плотные черно-белые гравюры и документы, аккуратно сложенные надписями вовнутрь. Только взглянув на карточки, мне немедленно захотелось выбросить их в окно.

Гравюр было всего две. Одна из них изображала двух юнцов лет по семнадцать и девчонку в дешевом чуть великоватом платье, наглухо застегнутом до подбородка. Влада и Генри я узнала мгновенно, но в неловкой ниме с двумя жидкими косицами узнать мою мачеху оказалось практически нереально. На второй карточке Ева и Влад стояли, держась за руки, на фоне маленькой молельни с кривой трещиной на белой стене. Они были молоды, красивы, однако очень серьезны, словно не являлись молодоженами.

Эти карточки напомнили о позабытом вечере, наверное, одном из худших в моей жизни.

… Горит камин. Нервические языки пламени облизывают вишневые поленья, и они дарят душистое тепло. Иногда мне кажется, что от стен в моей спальне исходит мертвенный, проникающий под кожу холод. С ним не справляется даже магический кристалл, вживленный в стену и регулирующий температуру воздуха в комнате.

Я сижу на корточках перед огнем, и жар обжигает кожу на лице. Наверное, другая на моем месте сейчас бы рыдала, била посуду, громила мебель, но не я. Мы пьем кофей из дорогущего фарфора, который просто жалко колотить, а за дешевой посудой нужно идти к прислуге. Если попросить лакея Пимборти одолжить пару тарелок, а потом не вернуть, то особняк встанет на уши. Наша мебель сделана из железного дерева, и не каждый стул можно передвинуть, не то чтобы сломать. Если случайно удариться мизинцем о ножку кровати, то можно получить нешуточную травму. Но главное, я никогда не рыдаю. Все уверены, что я выплакала слезы в младенчестве из-за сырых пеленок, но они ошибаются – я боюсь, что меня посчитают слабой. Наследница огромного состояния не имеет права на слабость. Плакать я отучилась.

Поэтому сейчас с холодным сердцем раскрываю толстую кожаную папку и, стараясь не глядеть в записи, один за другим бросаю исписанные листы в огонь, смело и весело накидывающийся на тонкую сероватую бумагу.

Что ж, не все шкатулки с секретами стоит открывать…

В пламени съеживаются карточки с изображением Евы, Влада и их общего друга Генри. Сжигаю я и гравюру, где Влад в грязной одежде разнорабочего позирует на фоне таблички с названием золотого рудника «Анна», принадлежащего дому Вишневских. Пузырятся и превращаются в черную пыль свадебные оттиски, где молодожены Горские должны выглядеть счастливыми, но почему-то кажутся ужасно печальными, словно через секунду, как вышли от молельщика, осознали, какую совершили чудовищную ошибку…

Ледяное спокойствие Анны из воспоминания передалось и мне. С недрогнувшим сердцем я раскрыла бумаги. Среди прочих документов лежало свидетельство о разводе, датированное тем самым днем, когда Ева официально стала нимой Вишневской.