Анастасия Гофман - Печать силы

Внутри все затряслось: энергия кипящим маслом протекала под самой кожей, стремясь восстановить клетки и вернуть это тело к жизни. Анна ощущала, как нарастает ее кожа, как глаза открываются шире, а слух улавливает не только биение сердца, но и то, что происходит вовне ее тела. Впервые глубоко вздохнув, девушка почувствовала, как из глаз хлынули слезы. Так сладок был этот вдох, после тех коротких, прерывистых попыток захватить как можно больше кислорода. Девушка нащупала мерзкую трубку, торчащую в гортани, и дернула ее, кровь хлынула в горло. Но исчезла так же стремительно, когда организм залечил открывшуюся рану.

Снаружи послышались шаги и тихий голос матери. Анна встрепенулась, пока боль покрывала ее тело равномерно и, тем самым, словно переставала существовать, и повернулась на бок. Маленький просвет между дверью и полом по-прежнему был темным, но не прошло и полминуты, как там показался слабый, мерцающий, беспокойный свет свечи. Старые петли заскрипели, женщина осторожно, стараясь не шуметь, отворила дверь.

Ее лицо было измученным и худым: щеки впали, словно обтянув кости, а кожа казалась землисто-серой, неживой. Раньше Анна никогда не видела такого: мама всегда представлялась ей примером для подражания, идеальным созданием, призванным украшать мир своей сердечностью, хорошими манерами и утонченной внешностью. Теперь же женщина походила на измученную тяжелой жизнью старуху.

Пальцы, тонкие как у ребенка, крепко вцепились в дверь. Женщина увидела свою дочь, взгляд ее был испуганным, в нем чувствовалось столько отвращения и боли, что они могли бы свести Анну с ума. Но вот только покалеченная девушка этого не замечала. Она щурилась, видя лишь очертания знакомой фигуры, а лицо ее матери представляло собой лишь размытое пятно.

«Мам, – позвала девушка, приподняв руку в воздух и подзывая женщину к себе, – мам…»

Она заплакала. Голос не вернулся к ней, но глаза уже могли плакать, как и прежде. Анна закрыла лицо руками и только сейчас ощутила кончиками пальцев, что кожа ее подобна холсту: ничего не чувствовала и была натянута, словно шкура убитого животного. Анна вновь и вновь хваталась за лицо, пытаясь найти на нем прежние черты, но здесь не было и частицы того, что было раньше. Ресницы, брови, всё, что когда-либо придавало лицу человеческую внешность, сгорело. Энергия, что работала внутри, хоть и помогла телу восстановиться, никак не смогла обеспечить возвращение к человеческому облику. Физическая боль ушла прочь, на задний план, когда Анна начала осознавать, в кого она превратилась.

Ее мать все так же стояла в дверях, не в силах сказать и слова, не в силах сделать шаг навстречу собственной дочери или убежать. Ее лицо замерло в ужасе, а глаза плакали. И от счастья, что ее любимая девочка проснулась, и от ужаса, что поселился глубоко внутри с самого первого момента их долгожданной встречи.

Анна рывком поднялась на ноги, пытаясь рассмотреть свое тело, руки, походившие на обесцвеченную кору дерева, ноги, дрожавшие под весом туловища, от которого уже успели отвыкнуть.

– Ма-ма.

Она сказала это через силу, преодолевая страх услышать собственный голос. Он оказался слабым и совершенно чужим.

– МАМА!

Пелена ужаса пропала с глаз измученной женщины. Она сделала несколько быстрых шагов навстречу, пряча лицо за руками. Словно бы это могло спасти ее от того безумия, что поселилось глубоко в ее мыслях.

Женщина кинулась на собственную дочь, колотя руками воздух, сотрясая его своими криками отчаяния.

– Уйди прочь! Сгинь, дьявольское отродье! Убирайся!

Кто-то возник в комнате так стремительно, что Анна даже не осознала этого. Мужчина, высокий и статный, он вытолкнул обезумевшую женщину за двери, а сам остался здесь, внутри. И прежде, чем он показал Анне свое лицо, она уже произнесла это слово.

– Отец, – она заплакала, чувствуя, как же много в нем сил, осознавая, что только он может быть рядом с ней в эту минуту.

– Доченька, – он обнял ее крепко, позабыв, что может причинить боль. Его глаза засветились счастьем. Мужчина видел в существе, стоявшем перед ним, свою дочь и больше никого. В ее полуоткрытых глазах он ощущал все ту же энергию и юность, что жила в его девочке с самого момента ее рождения. – Все пройдет, Аня, все будет хорошо…

Он повторял эти слова снова и снова, до тех пор, пока Анна сама не начала верить в них.

Юнна поднялась с пола, пробудившись от этого мучительного видения. На улице уже рассвело, пение птиц доносилось из сада, напоминая о том, что скоро проснется и весь остальной город. Девушка вновь посмотрелась в зеркало, убрав волосы назад: шрамы, свидетельствовавшие о последней операции двадцатилетней давности, загорелись огнем, напоминая о своем существовании. Мешая Юнне забыть о том, кем она когда-то была.

Юнна вернулась в свою комнату: постель давно остыла, а в воздухе повис странный запах отсутствия всего живого, запах чьего-то ухода. Но девушка не хотела терзать свое сознание этими мыслями. Она быстро переоделась в спортивный костюм и вышла прочь. Прочь из этой комнаты, из школы, в лес, где вновь могла остаться одна.

Сила кипела внутри, но это было очень приятное чувство. Для полного счастья Юнне не хватало лишь спокойствия. Она отдала бы все, что угодно, ради того, чтобы ее жизнь вдруг, в одно мгновение стала самой обычной. За жизнь, где ей не пришлось бы вновь и вновь сталкиваться с мучительными призраками прошлого. Возможно, она была бы счастлива, наслаждаясь жизнью обычной женщины, в заботы которой входят лишь хлопоты по дому, легкие мелодрамы без намека на глубокий смысл и болтовня с подругами. Ах, эта сладкая обычная жизнь, которая для Юнны была роскошью…

Свежий, даже холодный воздух очистил разум от ненужных терзаний. Утро было чудесным, совершенно не таким, с которыми приходилось просыпаться последнее время.

Прошлое Юнны было так далеко от нее сейчас, что счастье, не полное, как хотелось бы, но все же разливалось вокруг нее, заставляя первые лучи солнца ярче заливать горизонт, птиц – громче петь, ветер – ласковее развивать волосы.

Сейчас мимолетная мысль о Владимире показалась столь незначительной, что Юнна практически улыбнулась ей. Но словно гром среди ясного неба, подсознание опять сделало свой ход. Перед глазами все почернело, Юнна упала на землю так небрежно, что левая рука вывернулась совершенно неестественным образом. Девушка вновь оказалась в ловушке воспоминаний.

Она мысленно очутилась в далеком 1780 году, когда вся жизнь ее проходила за пределами города, вдали ото всех. Ее дом, спрятанный в лесной глуши, представлял собой крошечную землянку, потолок в которой были настолько низким, что даже Анна ходила чуть пригнувшись, чтобы не зацепить его головой. О, как же холодно и мрачно здесь было, в особенности осенними ночами, когда небо затягивалось ледяными тучами, обрушивая на землю мерзкие холодные дожди.