Далия Трускиновская - Диармайд. Зимняя сказка

Строка за строкой, и вдруг вместо перевода – несколько слов на древнем языке! Дара не могла бы сказать – были слова продолжением стихов, или же относились к чему-то иному.

Она достала свечу, зажгла, прилепила к ограждению беседки, как будто свет помог бы ей увидеть то, чего не ощутили и не поняли пальцы. Розовая свеча, готовая к обряду любовной магии, вспыхнула и дала ровное высокое пламя. Вспыхнули и глаза «Змейки», каждая чешуйка обрела золотую точку блика.

А Кано молчал, и тяжелая его грива, крупными кольцами падавшая на плечи и на спину, меньше всего была сейчас похожа на человеческие волосы, а скорее уж на золотую шерсть крупного зверя…

Родство между человеком и кинжалом стало совершенно явственным, и Дара даже удивилась – как она не заметила этого раньше?

Дара шагнула к Кано, протянула к нему левую руку с клинком – и «Змейка» сама повлекла за собой ее руку, сама легла на плечо Кано и налилась ощутимой тяжестью.

Часы на запястье светящимися стрелками показали полночь.

Дара ахнула – следовало немедленно убрать кинжал, над которым висел гейс – никогда не пускать его в дело ни в полдень, ни в полночь. Но прозрение готово было родиться!

Кано не сумел преодолеть власть гейса и погубил ребенка. А в Даре все вдруг взбунтовалось при мысли – не о гейсах, нет, это был не новорожденный протест Саны, Дара была готова многим жертвовать ради своего дела, – а при иной мысли: что кто-то накладывает гейсы не ради пользы дела и выявления способностей, ради бдительности и дисциплины, а всего лишь из желания подтвердить и сохранить свою власть, или же обезопаситься от бунтарей.

Она могла бы назвать этого властолюбца по имени!

Был ли над «Змейкой» гейс в тот час, когда (если не врут древние стихи, если не врет разбуженное стихами чутье) один воин подарил ее другому? Или он родился в ту минуту сладкого отдыха, на грани яви и сна, когда «Змейку» подарил Даре Фердиад?

А как вышло, что третий из гейсов Кано, наложенный Фердиадом, звучал: не заводить домашних животных?

Чем ему животные-то, проклятому сиду, не угодили?…

Нетрудно ответить, вдруг произнес в голове у Дары знакомый голос, нетрудно сказать…

– Рыжекудрый воин-пес! – окликнула Дара.

Вот именно так звучала та строка в русском переводе!

Кано резко обернулся.

– Как? Как ты сказала?

– Рыжекудрый воин-пес! Вот ты кто, Кано! Не целитель, нет! Ты из воинов, из рода воинов, из племени воинов! Из тех, что вели в сражение своры боевых псов! Твоя сила – сила воина! Она – для боя, а не для целительства. Ты – потомок Кухулина, Кано, того Кухулина, что семь лет служил сторожевым псом! Вот почему тебе нельзя было откликаться, если зовут не тебя! Это не гейс, Кано, слышишь? Это – ловушка! Просто Фердиад боялся, что в тебе разбудят твой истинный дух! Но я тебя окликнула – ты обернулся, заклятие снято, слышишь, Кано?!

– Кто научил тебя? – шагнув к ней и взяв за плечи, грозно спросил Кано.

– «Змейка».

Кано, левой рукой придерживая плечо Дары, правую повернул ладонью вверх – готовый принять рукоять кинжала. Она отдала «Змейку», и Кано внимательно осмотрел клинок.

– Нет, не тот. Мне был подарен другой. Кажется… Но кто-то же подсказал тебе это?

Гейс, возможно, уже успел лишить Кано чего-то важного, но распрямились плечи, вздернулся подбородок, протрезвели и посветлели зеленые глаза.

– Зачем тебе знать? – Дара действительно не понимала, какое дело Кано до ее внутреннего разговора со «Змейкой», да еще когда выяснилось, что кинжал – «не тот».

– Он мой король, я буду служить ему.

– Кто твой король? – изумленно спросила Дара и вдруг поняла – кто.

Ее радость выплеснулась в тихом и торжествующем смехе…

– Ты признал в нем короля, Кано? Песьим нюхом признал? И кто же он? Ты можешь назвать имя?

Больше всего на свете она хотела сейчас услышать это имя!

Кано задумался. Очевидно, еще не все воспоминания проснулись.

– Да, признал. Я дал клятву верности королю. Я дал ее в в Белтейн под священным дубом. Я нес тогда копье с пятигранным наконечником…

И Дара увидела его так же явственно, как видели все, собравшиеся в священной дубраве, – в длинном голубом плаще с бахромой и с фибулой из светлой бронзы, в раскрашенной рубахе до колен, с пятью золотыми обручами на шее, при темном щите с зазубренной кромкой, которой в бою можно разить врага, при мече с костяной рукоятью, при тяжелом копье, во главе небольшого отряда таких же рыжекудрых и статных воинов.

– Будь проклят тот, кто отделил тебя от твоей сути… – Дара шагнула к Кано, обняла его и поцеловала в щеку. – Будь проклят тот, кто делает из мужчин сварливых и суетливых баб! У тебя есть другое имя, только я его пока не знаю. Но если он знает твое настоящее имя – он нам скажет, мы заставим его, слышишь?

– Ты про Фердиада? Не стоит. Мне скажет мое имя мой король! – Тут Кано рассмеялся. – Я ничем не буду обязан этому зловредному сиду – даже осколками имени!

Он замкнул Дару в объятие, которое показалось было ей братским, да и ему сперва, видно, хотелось лишь братского объятия, но когда он ощутил пальцами и ладонями женское тело, его намерения изменились.

– Настал ли час, когда мы можем соединиться?

– У нас не было уговора, – на старинный лад ответила Дара и улыбнулась.

– Пусть это будет без уговора.

И он стал раздеваться.

Он снял с себя всю ту неловкую и унылую одежду, которая полагается мужчине нашего времени, он тщательно сложил ее и оставил на круглой деревянной скамье, что шла изнутри вдоль ограждения беседки. И в этой тщательности Дара осознала прощание с миром, которому он в помутнении рассудка служил столько лет.

Она улыбнулась – прощание должно было быть настоящим! – скинула полушубок, шаль и через голову стянула свое зеленое платье.

– Благослови меня, – попросил Кано. – Всей своей женской сутью, слышишь? И снаряди в дорогу!

– Я принимаю тебя и веду мужским путем, через маленькую смерть и отсутствие силы – к новой силе и новой жизни, – сказала она.

Только так она могла снарядить его в дорогу, больше дать было нечего – и она дала священное соединение тел, душ, желаний, недолгое, но мощное, сплавилась с ним в один кипящий сгусток силы, перелила в него себя, и взяла обратно, и провела его сквозь вспышку смерти, и вывела в новую жизнь.

Пока эта новая жизнь еще не началась для него, он нуждался в охране и защите.

Кано и Дара лежали на ледяном полу беседки, обнаженные, но не ощущающие холода. Она приподнялась на локте, поймала за угол свисавшую со скамьи шаль и накрыла друга. Не оставлять наготу беззащитной – это тоже входило в правила священного соединения. Тем более – по самым древним законам женщина не имела права видеть наготу воина.