Далия Трускиновская - Диармайд. Зимняя сказка

– И где он теперь, этот алкоголик?

– А знаешь, он, кажется, вовсе не алкоголик… – задумчиво сказала Сана. – Он попал под сильнейший удар и сам не понимал, что делает. Я еще сеанс провела, он расплатился, и больше я его не видела.

– Да, действительно, странная история. Но о том, что на тебе порча, она не свидетельствует. Ладно… Битую посуду запиши на мой счет. Я тебе потом, когда вернусь, целый сервиз подарю.

– Ты уходишь? – огорчилась Сана.

– Ухожу. Мне нужно побыть одной. Но вечером я засяду в салоне – делать и освящать талисман для Фаины. Ты с ней поработай как следует! Не может быть, чтобы не удалось ей хотя бы пяти сантиметров роста прибавить!

Дара сказала правду – она действительно хотела побродить под снегопадом и доказать самой себе необходимость поездки в Москву. На эту мысль ее, как ни странно, навела маленькая горбунья со своими стихами о прекрасной сиде Нуав.

Поблизости от салона Дара послала зов Изоре, но откликнулся Кано. Они были там вместе – и Дара решила продолжить прогулку.

А в салоне тем временем шла работа.

Сашка, придя сюда после семинара, опрашивала невест и заносила информацию в компьютер, сразу по-английски. Зоя гадала. Еще одна сотрудница, Ирма, готовилась выезжать к клиенту – ее позвали чистить бизнес от сглаза, так прямо и сказали. Изора с наслаждением командовала. Кано развалился в кресле и наслаждался временным бездельем.

– Кто там еще записан? – спросила его Изора.

Кано потянулся к столу и вытащил на монитор дневной план.

– Беляева какая-то, с семейной проблемой. По-моему, она уже сидит в коридоре…

– А по-моему, не сидит, – прислушавшись к внезапному шуму, заметила Изора.

И точно – дверь распахнулась, на пороге оказалась немолодая женщина, отпихивающая кого-то незримого.

– Знаю, что без очереди! – выкрикнула она. – Мне очень срочно! Ребенок умирает!

Изора с Кано переглянулись.

– Входите, садитесь, – вежливо сказал Кано. – Сейчас разберемся.

– Да что разбираться! Врачи говорят – не можете оплачивать реанимацию и аппарат, так забирайте домой! А ему четырнадцать лет всего!

– Лейкемия, – вслух прочитала Изора то слово, которое большими желтыми буквами написала незримая рука изнутри мгновенно сомкнувшихся и распахнувшихся век.

– Лейкемия, – подтвердил Кано.

Изора зажмурилась – она, и открыв глаза, продолжала видеть это слово между собой и женщиной. Оно мешало разобрать черты лица, определить возраст, оно не желало гаснуть, а женщина меж тем продолжала:

– Миленькие, родненькие, вся надежда на вас! Я всюду была, никто не берется! Четырнадцать лет мальчику! Валерой звать! Врачи только зря деньги брали!

– Лейкемию я еще ни разу не пробовала… – очень неуверенно сказала Изора.

– Да как же это – не пробовали?! Да погодите!… – тут женщина полезла в сумку и достала газету. – Да вот же ваша реклама. Вот же написано – «всемирно известная целительница Сана»! А я узнавала – она все берется лечить, и рак тоже!

Это было враньем – Сана таких болезней избегала, она придерживалась своей специализации и рисковать репутацией не желала. Но Изора сама распускала слухи о ее потрясающем мастерстве – вот они обратно и вернулись…

На голос выглянула из кабинета Сашка – и осталась, сильно заинтересованная происходящим.

– Кано, – Изора повернулась к целителю. – Ты можешь?…

Он еле заметно покачал крупной головой.

– У тебя же второе посвящение! Поезжай, Кано, миленький! Что-то же надо делать!…

Он поднялся – большой, недовольный, и если бы Изора догадалась посмотреть внимательнее, – несколько растерянный.

– Так ведь этого больного вести нужно, – сказал он. – А я сам не знаю, когда мне уезжать…

– Ты хотя бы посмотри его, – взмолилась Изора. – Кано, ты же можешь!…

С ней происходило то самое, от чего ее предостерегала Дара: она позволила жалости проникнуть в душу, а жалость мешает целителю едва ли не больше, чем алкоголь, потому что целитель начинает оберегать больного даже от необходимой боли и прочих неудобств.

Если бы Дара, услышав, как Изора кудахчет над Фаиной, сразу же вправила ей мозги, то, возможно, сейчас было чему удержать Изору от бестолкового сострадания. Но Дара убежала – и крестница засуетилась…

– Ну, если ты сама не берешься… – Кано повернулся к женщине, которая молча слушала их разговор и только поворачивала голову влево-вправо. – Где это, далеко?

– Я такси возьму! Только, ради Бога, поедем! Мальчик совсем! Врачи сами не знают, за что бы еще деньги содрать!…

Когда она увела не успевшего даже застегнуть дубленку Кано, Сашка решительно подошла к матери.

– Мама, ты должна отпустить меня на Курсы!

– Да ну тебя! – отмахнулась расстроенная Изора. – Что ты на меня так смотришь?

– А то и смотрю…

Больше Сашка ничего не сказала, а вышла в коридор, к зеркалу.

Там она запустила пальцы в коротенькие крашеные прядки и приподняла их. С Йула волосы выросли на целый сантиметр. И стричь их Сашка больше не собиралась…

Придя в салон, чтобы спокойно доделать талисман, Дара обнаружила там полное смятение чувств. Сашка сбежала, Изора ревела в три ручья, но отказалась сообщить, чем ее дочка так обидела, Зоя же что-то слышала краем уха, а что – передать не умела.

Наконец выяснилось, что Кано уехал к больному лейкемией мальчику, и из-за этого между мамой и дочкой возник совершенно непонятный Зое конфликт.

Даре надоело разбираться в деле, которое замешано на двух-трех сгоряча брошенных словах, и она отправила Изору реветь домой, а Зою – за ней следом. Сама же Дара засела в кабинете и послала зов Кано – вполне определенный зов-вопрос, требующий определенного ответа о положении дел. Блока она не уловила – стало быть, Кано принял.

Тогда она разложила бумагу, расставила пузырьки с тушью и взялась за работу.

Дара была приучена проверять свои ощущения. Вот и теперь, когда ей сделалось крепко не по себе, на всякий случай она посмотрела на часы и запомнила время.

Было двадцать часов сорок три минуты. Зимняя ночь…

– Двадцать сорок три, – вслух произнесла Дара. Теперь она была уверена, что цифры впечатались в память. И тут же, словно отозвавшись на их звучание, прошелестел внутренний голос.

– Кано…

Дара окаменела – уже давно рыжий гигант должен был дать о себе знать, похвалиться удачей или попросить помощи. Неужели этот странный сигнал, живое отчаяние, пришел от него? Зов был попросту неузнаваем…

Дара сама позвала Кано, но зов ушел в небытие. Тогда, ругнувшись, Дара позвала Сану с Изорой. Она передала им свою тревогу и расплывчатый образ рыжей головы, такой, какая она в тот миг нарисовалась перед внутренним взором.