Леонида Подвойская - Тьма

- А чего он тогда здесь?

- А кому мы теперь нужны?

- Ну зачем ты так. Я же тебе говорю…

- Послушай, Коля, - вмешался Макс, - давай договоримся не тратить зря время, а?

- Это ты здорово сказанул! Мне время сейчас… Знаете, каждой минуте радуюсь. Почему раньше не замечал? Время - вперёд! Идиоты!

- Значит, договорились? Тогда вперёд, - взял быка за рога Максим и привычно простёр руки.

«Безнадёга, безнадёга, безнадёга» - завертелся какой-то мотив у Макса, когда он увидел, что же твориться внутри у поэта. Хотя, в хосписы других и не берут. Или не посылают? Ладно. Надо браться.

- Ты можешь как- то договориться, чтобы нам никто не мешал? - поинтересовался он у девушки.

- Меня скоро будут колоть, - а потом… потом точно никто не обеспокоит, - уточнил Николай.

- Тогда всё. Давай домой. Отдохни, - кивнул Максим девушке.

- Но я…

- Придёшь ночью. Будешь нужна. Всё! Не мешай! Видишь? - показал он на заскрипевшего зубами от боли парнишку. Не обращая ни на кого внимания, он приступил к уже знакомому нам целительству.

Когда он, шатаясь, направился к окну, его подхватили под руки, конечно же никуда не ушедшая Светлана и потрясённая увиденным медсестра, так и не уколовшая больного.

- Вы… что… это здесь? - поинтересовалась она, когда Максим, подпитываясь солнечными лучами, начал шевелиться. - Господи помилуй! - перекрестилась она, когда юноша оторвал от солнца свои глаза и взглянул своими чёрными глазами на неё.

- Вы колете и уходите. Ничего не происходит.

Медсестра согласно кивнула и тут же поспешила по своим делам.

- А тебе я что сказал? - повернулся он к Светлане. - Хочешь, чтобы и с тобой вот так? Ну!

- Не запряг, не нукай.

- Извини. Просто…

- Вижу. Слушай, я себе смену сейчас вызову. Надо же тебе, ну, к солнышку.

- Шоу устроишь?

- Да ну тебя. Одноклассники. Наша тусовка. Даже… пусть пара человек, а?

- А родители, или там другая родня?

- В такие хосписы при родне?

- Ясно. Ладно. Давай. А сама - до вечера.

И уже не вслушиваясь в разговор девушки по сотовику, Максим вновь простёр над больным своё поле.

Первой сменила Светлану девушка, которой, наверняка и был посвящен стих умирающего поэта. Хрупкая, ещё только начавшая формироваться девушка, да какое там «девушка» - девчонка, с простенькой причёхой и скромно одетая в джинсовую парочку. Что-то же разглядел поэт в этом пока что гадком утёнке. Но это его дело. Точнее, их дело, - поправил себя Максим, увидев, как взяла девушка Николая за руку, и как нежно тот пожал её маленькую лапку.

- Вот. Лечат меня по какой-то неведомой методе. Нужна помощь.

- Да всё, что угодно! - горячо воскликнула возлюбленная поэта.

- Сидеть тихо, не шуметь, больного во время сеансов не касаться. Только потом, когда я… ну, увидишь, помогать мне подойти к окну, - проинструктировал новую помощницу Максим.

Затем они сменялись. Нет, не сменялись. Приходя на смену, они не могли уйти, не могли оторваться от созерцания чуда. Наступил вечер, затем ночь. Только к утру Максиму удалось унять боль и остановить процесс. Теперь предстояло главное сражение с гигантским, захватившим практически весь организм спрутом.

- Скоро будет обход, - сообщил своему целителю поэт.

- Обход? - тупо переспросил Макс.

- Ну да. Делают вид, что лечат. Как я понимаю, из милосердия. А мне действительно… Боли то нет! - спохватился Николай. - Это когда меня кололи последний раз? Да-а-а. Но зато вы… Может, прервёмся? Я догадываюсь, что вы можете их всех, как медсестру, но…

- Поехали ко мне! Помоешься, переоденешься, и - с новыми силами, а? - тут же встряла в разговор Светлана.

- Действительно, надо же и… А я побуду. Меня здесь знают, не выгонят, - осталась сидеть возле поэта его девушка, как максим уже знал - Тамара.

На такси ехали вчетвером - кроме уже известных девушек в «тусовке» было ещё и два парня, почему-то хмурых и неразговорчивых. Но в квартиру к Светлане пришли вдвоём. Шикарную, четырёхкомнатную, в невиданных Максимом ранее двух уровнях. Видал он, конечно, и дома покруче и даже дворцы. Но вот такое в обычном доме? Правда, и дом не совсем обычный - с консьержкой. Да-а, Иван Павлович, непростой ты мужичёк «душа нараспашку».

- Ты давай вначале в ванную, я пока тебе найду что отцовское. Он у меня тоже высокий. Только сутулится. Потом поедим. И поспишь. И не спорь, - вон на тебе лица нет.

- Давно уже нет, - привычно отмахнулся Максим.

- Ой, извини… - спохватилась девушка. - Скажи, а… помогло.

- Да, но всё ещё впереди. Суток на… трое, прикинул Максим.

- Ну, проходи, проходи. Вот ванная. Горячая, холодная, пена, гель. Шампунь вот, мужской. Потом - вон полотенца. Какое покажется. Всё, я пошла. Ах да - вон халат, папин. Давай, не стесняйся.

А чего стесняться-то? Максим с удовольствием снял презентованную добрыми стариками одёжку и скоро нежился в тёплой воде. Даже это, чужое тело, всё- таки требовало ухода. Не подвело же оно его пока!

- Ладно, будем дружить! - растирая мочалкой рубцы и смывая давешний красный пот, констатировал Макс. - Если бы ещё фейс ну хоть чуть-чуть… А то, вон, как все шарахаются. Хотя, может, так и лучше? Чтобы не липли к чародею, а?

Мысль показалась здравой. По крайней мере, примиряющей с нынешним положением вещей. Хотя бы до… до того, как искупит свой грех. Грех? Да, наверное. Грех гордыни. И вновь навалилось, навалилось на него это гнетущее чувство вины. И желание скорее что-то делать. Поэтому в ванной он не залёживался и очень скоро уже сидел, запахнувшись в халат, в просторной кухне.

- Давай, наворачивай. Изголодался же! - приглашала Светлана.

Максим, уже приняв решение, не кривлялся - ел быстро и много. Запив поздний завтрак горячим чаем, поблагодарив, спросил, где он может отдохнуть.

- Через два, нет, через четыре часа еду назад. Обязательно разбуди. Хотя, я и сам…

Недоговорив, юноша провалился в глубокий освежающий сон. А девушка ещё несколько минут пристально рассматривала это обожженное лицо. Затем поморщилась каким-то своим мыслям, положила на пуфик рядом с кроватью одежду отца, и, выйдя из спальни родителей, упала в свою девичью кроватке в их с сестрой комнате.

Проснулась Светлана от надоедливо тарабанящего мобильника. Мамин. "Чего она не отвечает?" сквозь сон разозлилась девушка. Окончательно проснувшись, пошла на звук. Сотовик наигрывал Моцарта из кармана старых галифе, тех самых, в которых был обряжен её новый знакомый. «Да, она же его подарила Максу» - вспомнила девушка. Значит, и звонит ему. Взяв мобильник, она направилась в спальню. Ну, конечно, Максима уже не было. Проспала. Светлана набрала по уже замолкшему телефону Тамару.

- Да, он здесь. Уже, ну, часа три.

- Я скоро буду - бросилась собираться девушка.

Так оно и завертелось. С полудня до утреннего обхода следующего дня юноша боролся с недугом. Утром ехал к Светлане, принимал ванну, ел и на четыре часа заваливался спать. А затем - вновь в хоспис. Уже на вторые сутки поэт начал вместе с целителем подходить к окну, заговаривать со своим спасителем. Но Макс был неразговорчив. Его вновь вымотала постоянная боль, которой награждал его корчащийся внутри пациента спрут. Или даже кракен. А на третий день, когда Максим расправился - таки с врагом и обведя всю «тусовку» счастливыми глазами выдохнул: «Ну вот, мы и сделали это», случилось совершенно непредвиденное. Держащийся только на наркоте сосед по палате, лишь иногда и на какие-то минуты приходящий в сознание, жутко застонав, сполз с койки, и, встав на колени, протянул к юноше руки. Этот голый, с начинающимися пролежнями, изъеденный изнутри, обтянутый кожей скелет был ужасен и до стона жалок в своей предсмертной мольбе.