Леонида Подвойская - Тьма

Персонала оказалось немного, и вскоре Максим убедил их всех, что они его не видели и не слышали раньше, не видят и не слышат сейчас, не увидят и не услышат впредь.

- Ну вот, для них я теперь человек-невидимка. Завтра соберёте остальных, - обратился Максим к заведующей. Надо было бы и её… Но мало ли что. Ладно, вроде не болтливая…

- Спасибо, - поняла та его колебания. - И завтра не надо… пожалуйста.

Времени не хватает. Опять застрял! Конечно, если выбрать только тех, за кого попросит заведующая. Но почему бы и нет? «Мои чудеса не для собак!». В перерывах, набираясь лучевой энергии, Макс продолжал мысленно спорить с Мариной Александровной. Допустим, человек прожил до этого дрянную жизнь. И останется этакой дрянью. Или просто человек - сволочь. Вылечи - ещё чёрт знает, каких бед натворит. Тратить на них силы и время? Терпеть эту боль? Но зачем? Может, эта боль как раз для того, чтобы не швырял свои чудеса собакам. Не тратил понапрасну время и силы. Вот, к примеру, если из горящего здания… Нет. Нет!!! Не могу, не могу выбирать! Буду лечить всех. Две, три недели. Месяц. Уйти, оставив умирать? Если можешь спасти? Нет!

И огромная давящая тяжесть упала с плеч юноши. Он глубоко, почти счастливо, вдохнул и направился к пациентке. «И вообще», - вдруг присел на койку скрипачки целитель. «Если я мог с цыганской заразой не мудрствовать, то чего с этим вожусь? Много пиетета. А ну-ка…» Вместо постепенного выжигания, вытравливания паутины по частям, он охватил вниманием её всю, до самых крайних росточков. Собрался мужеством и полыхнул по ней выжигающим лучом - словно молнией по тонким проводам. И всё. И не успела чёрная тварь даже ответить. И всё? - не поверил Максим. Но сил проверить не было. Только через долгий час он смог убедиться - болезнь была уничтожена.

- Пойдёмте теперь к этому вашему изобретателю! - ошалело улыбаясь, предложил целитель помощнице.

- А… здесь?

- С ней всё пока. Потом мы их обоих - общеукрепляющими. Если у этого конструктора ничего другого…

«Ничего другого» не оказалось, и Максим быстро расправился и с его опухолью.

- А давайте пройдёмся по всем палатам, коль пошло такое дело! Может, за одну ночь и…

Оптимизм оказался излишним. Нет, с заразой он теперь расправлялся быстро. Но вот с последствиями активного оперативного вмешательства… Особенно… Да нет, не только вот, в мозге. Здесь - нет половины лёгкого. Здесь - удалён мочевой пузырь, здесь… Да. Сложно. Здесь не ударишь. Здесь надо… Постой, а почему «здесь надо» именно сейчас? Им что, в атаку немедленно? Если только запустить программу восстановления? Как тогда с детьми, только пусть организм сам. Ну и что, что дольше? Этим спешить некуда. А мне - есть! Окрылённый Максим летал от палаты к палате. Удаётся! Но удаётся же!

- Ну вот. Через месячишко все они будут абсолютно здоровы! - уже к утру, предельно вымотанный, но и столь же счастливый, сообщил наш герой заведующей. - Можете их теперь отсюда просто в больницу. Или домой… Кому есть куда. Этот же… органист, к примеру, дочь заберёт?

- А ему можно сообщить? Он каждое утро здесь.

- Да всем можно… Только постепенно, чтобы ажиотажа не было. Нахлынут…

- Максим… Если это правда… если это так… Но всех за одну ночь?

- Так! Так, Марина Алексеевна! Просто сегодня… быстрее получаться начало. Проще.

Потом он ещё поучаствовал на утреннем совещании новой смены персонала и их тоже убедил в своём отсутствии. Затем он пил какой-то зелёный чай в кабинете заведующей.

- Теперь можете устраиваться отдыхать. Здесь всё чистое, сама перестелила. Немного коротковато для вас будет? Я дверь закрою, и никто вас здесь не потревожит.

- Но зачем теперь? Я думал - недели на три застрял. А теперь можно и…

- Максим… Макс… я буду вас умолять остаться.

- Но здесь уже всё! Честное слово - всё!

- А вы знаете, сколько человек ждёт сюда очереди?

- Если на то пошло, то все ждут очереди… в небытие.

- Но Максим… Милый… Это же недолго… Ну, два- три дня. Или ночи… Разве это… Вы же три недели собирались… Я… мы… что угодно просите…

Потрясённый применённым к его нынешнему облику эпитетом

«милый», юноша промолчал, затем тяжело вздохнул и начал снимать туфли.

- Спасибо…, - прошептала заведующая и, боясь, что тот передумает, зачастила - Отдыхайте до вечера, да? Я часам к пяти, нет - к шести подойду, да? А поесть? Господи, какая же я…

- Сейчас только спать…

- Хорошо - хорошо. Тогда отдыхайте. Я приду, принесу. Или сходим куда? Всё-всё. Поняла. Ушла. Нет! Зачем вам теперь здесь оставаться? Ведь уже всё, правда? Поехали ко мне.

- Но…

- Да в чём дело, Максим? Чего вы стесняетесь? Нет никого дома сейчас! Отдохнёте и потом сразу - в больницу. Ну на самом деле. Или ждёте кого?

Упорствовать было теперь просто глупо. Проходя мимо палаты со скрипачкой, увидев её несчастного отца, Максим не выдержал - зашёл и присел рядом на свободный стул.

- До последней возможности боролась, - прошептал старик. Видимо, ему уже было всё равно, с кем делиться своим горем, лишь бы слушали.

- Вот, даже о гастролях переговоры не прерывала. На рождественские праздники.

- Правильно делала. Поедет.

- Что вы такое говорите, молодой человек? - горько вздохнул органист. - Уже и чудо не поможет.

- Она уже выздоравливает. Ей только окрепнуть. На рождественские, говорите? Тогда…

Максим поднял над артисткой руки и укутал её своим золотым полем. «Бери! Бери! Живи!» - щедро делился он своими чудесными силами. И как когда-то очень давно, в самом начале целительства (с Анютой, что ли?) чувствовал щемящую радость от творимого. Затем, улыбаясь, заглянул в глаза отцу исцелённой. И тот вновь принял горькую, покорную судьбе позу.

- Пойдёмте, Марина Алексеевна.

До такси заведующей пришлось поддерживать отдавшего последние силы юношу.

- Ничего. Зато ваша артистка уже сегодня встанет. Не держите её. И в больницу не отдавайте. Пусть готовится к своим гастролям.

- Отцу вы тоже невидимкой сказались? Зря.

- Ай, а зачем?

- Понимаете… Вы думаете, люди жаждут чуда из любопытства? Или от безысходности? Некоторые - конечно. Но для многих, очень многих, причастность к чуду…это… не знаю. Чище становишься сам, и светлее вокруг тебя. Вот, когда спасатели из-под развалин кого достают. Когда уже вроде и надежд не осталось. Вы ведь тоже переживали тот наплыв чувств? Вроде, и не касается тебя…

- Так ведь они же все выздоровеют! Все! Вот, глядя на них, пусть и переживают наплывы. А просто зеваки мне ни к чему.

- Вам неприятен этот разговор?

- Да нет, просто вы… идеалистка. У вас там умирали в основном брошенные люди. Брошенные, правда? Никому до них не было дела. А теперь, когда они вдруг исцеляться, все, кому они были до… этого самого, будут умилённо плакать?