Александр Сухов - Танец на лезвии ножа

– Ладно, не обижайся на старого гнома. Это я так, не со зла. – Матео легонько подтолкнул меня в спину и поманил пса в дом.

Первым делом хозяин приказал мне снять грязную, мокрую обувь и брюки, сунул взамен теплые домашние тапочки и широченные, но короткие суконные штаны и, пообещав, что к утру все будет сухим и чистым, куда-то отнес мои вещи. Тапочки были как раз впору, а штанишки пришлось подпоясать веревочкой. Потом он усадил меня в кресло за низенький стол в просторной гостиной, расположенной на первом этаже, а сам минут на пять исчез. Через небольшой промежуток времени стараниями хлебосольного кузнеца на столе не осталось свободного места от тарелок с разными закусками и емкостей с напитками. Покончив с сервировкой, он задумчиво посмотрел на Злыдня и снова убежал на кухню. По возвращении Матео держал в руках неглубокую тарелку с громадным куском свежего мяса с большой сахарной косточкой, покрытого крапинками крупной соли.

Моя нижняя челюсть в очередной раз отвисла от удивления. Откуда хозяин может знать о пристрастиях пса? Возможно, он телепат и на ментальном уровне успел расспросить Злыдня? На мой вопрос гном с улыбкой ответил:

– Молодой человек, эту породу в давние времена вывел мой народ для борьбы с пещерными упырями. Когда-нибудь приедешь погостить на недельку к старику Матео, я тебе многое расскажу об их повадках и привычках. Сейчас вижу, ты подустал малость. Поэтому поужинаем, и за дело. Ведь ты не из праздного любопытства на ночь глядя тащился в нашу глушь по буеракам и колдобинам? Значит, хочешь предложить работенку сельскому кузнецу. Тебе до утра еще не помешает отдохнуть. В молодые годы сон имеет даже большее значение, чем еда… – Глаза его покрылись поволокой, гном вспомнил что-то приятное из своей давней молодости, но ничего больше не сказал и сел за стол напротив.

Ужин прошел в полном молчании, лишь треск челюстей, скрип ножа по тарелке да бульканье и шипение жидкости, наливаемой в кружку, нарушало ночную тишину. Мясо лесного оленя было хорошо прожарено и щедро сдобрено пряностями. Поднимавшийся во рту жар мы с хозяином заливали прекрасным элем, который он изготовил лично по старинным гномьим рецептам. Жареный картофель в качестве гарнира, сдобные пирожки с разнообразной начинкой – все было вкусно, питательно и хорошо сочеталось с пивом.

После основной трапезы Матео убрал со стола посуду, зыркнул на меня, решительно пресекая все попытки оказать ему посильную помощь в этом деле. Затем принес графинчик с золотистым виски, пару трубок и табакерку, доверху наполненную душистым табаком. От крепкого напитка и трубки я отказался. Гном, опрокинув стопочку, смачно крякнул и глубоко затянулся дымом. Затем вытащил из нагрудного кармана куртки очки в массивной роговой оправе, водрузил их на свой здоровенный нос, отчего, как мне показалось, тот стал еще больше, и обратился ко мне:

– Итак, юноша, недурно было бы представиться для начала.

Мое лицо мгновенно залилось краской. Что это со мной? Неужели я забыл назвать ему свое имя? Нехорошо как-то получилось. Я начал лихорадочно выбирать легенду из богатого арсенала своих домашних заготовок, но врать почему-то вовсе не хотелось. Что-то подсказывало мне, что гном сразу же раскусит любую ложь и обидится. Плюнув на конспирацию, – в конце концов, я ничем не рискую, гномы не вмешиваются в дела людей и умеют хранить чужие тайны, как свои, – назвал свое настоящее имя: Ромуальд Подкидыш. Оно было дано мне в приюте, я им теперь почти не пользовался и сам понемногу стал забывать его. Затем без дополнительных уговоров рассказал ему, кто я и чем занимаюсь, а также обо всем, что произошло со мной за последние двое суток.

Клянусь Создателем, я не утаил от мастера Матео ни единой мелочи, кроме странного сна. После того, как я вывалил на бедного гнома всю накопившуюся в душе муть, как ни странно, стало легче, будто излил душу не первому встречному незнакомцу, а самому близкому на свете человеку.

Кузнец внимательно выслушал рассказ, так ни разу не перебив. По окончании он встал со своего места, подошел вплотную ко мне и положил тяжелую руку мне на плечо.

– Бедный мальчик, как же тебе плохо сейчас… – И еще раз повторил: – Бедный, бедный мальчик.

Захотелось внезапно по-детски уткнуться в его могучую грудь и расплакаться, но с великим трудом мне удалось справиться со своими эмоциями.

– Не волнуйся, здесь тебе ничего не угрожает. Никакая Гильдия не посмеет обидеть кого-либо в моем доме. Хоть я такой же изгой, как и ты, но имя Матео еще достаточно известно в определенных кругах. Теперь на боковую!

Я вытащил из рюкзака шкатулку и, стараясь не зацепить ее взглядом, протянул Матео, предупредив о ее опасных свойствах.

Кузнец покосился на артефакт и тут же отвел глаза в сторону.

– Да, вещица древняя. Пока ты отдыхаешь, я немного тут покумекаю. Как ты говоришь: толщина стенки не меньше сантиметра? К утру будет готово.

Добрый хозяин проводил меня на второй этаж в отдельную спальню и, велев располагаться на широченной, немного коротковатой кровати, удалился. Развалившись на мягких перинах, я еще слышал, как кузнец выпустил на ночную прогулку Злыдня, потом сразу же отключился…

…и тут же проснулся. Я лежал совершенно голый на каменном постаменте посреди огромной пещеры. Было сумрачно, но голубоватое свечение, исходившее от стен, позволяло хорошенько рассмотреть все вокруг. Ничего особенно примечательного здесь не было – пещера как пещера. На полу кое-где кучки черных грибов округлой формы, размером с кулак, которые я поначалу принял за разбросанные кем-то булыжники. Влажные стены местами покрыты противной прозрачной слизью и серебристым светящимся мхом. Со свисающих с потолка полупрозрачных сталактитов то и дело срываются искрящиеся капельки, которые с веселым звоном падают на торчащие из пола пики сталагмитов.

Закрыв глаза, я прислушался к звукам капели, и мне показалось, что этот звон вовсе не хаотичен. В какую-то до боли знакомую мелодию складывались звонкие удары капель о камень. Действительно, теперь можно было отчетливо услышать удары барабанов, задающих ритм. Зазвучали духовые, к ним сразу же присоединились смычковые, среди которых, до боли раздирая душу, стонала виолончель. Далее в общий хор влились звуки арфы и других струнных инструментов. Нет, именно этой мелодии я никогда не слышал. Было в ней что-то от классической эльфийской оперы, пожалуй, она вполне могла быть увертюрой или, наоборот, финалом одной из них. Красивая и печальная тема, обработанная гениальным аранжировщиком специально для симфонического оркестра, завораживала и заставляла трепетать душу, очаровывала магией волшебных аккордов.