Мария Гинзбург - Хозяйка Четырех Стихий

– И умирать, – сказал Шенвэль задумчиво.

– Да. Их учат переносить вместе со своим мужчиной все трудности, поддерживать его... Единственная особенность, это, пожалуй, то, что мандречены вообще очень вспыльчивы, и их женщины не исключение. Они в гневе говорят такие вещи, что...

Ульрик драматически закатил глаза.

– Я долго не знал, как себя вести. Орать на нее тоже? Слушать и молчать? Я только недавно понял, в чем дело.

– И в чем же? – заинтересовался Шенвэль.

– Их мужчины очень измельчали в последнее время, – пояснил Ульрик. – Мандречены перестали, а точнее, не успевают взрослеть. Мандреченки живут с капризными, вздорными подростками, опекают их, вытирают им сопли и при этом ухитряются создать у мужа иллюзию, что именно он глава семьи и все здесь решает. Но в глубине души, как и все женщины, мандреченки тоскуют по проявлениям мужественности. Так вот, когда мандреченка орет на своего мужа, она просто хочет, чтобы он заорал в ответ, стукнул кулаком по столу... Проявил себя мужчиной наконец.

– Какая жалкая мужественность, – заметил Шенвэль.

Столяр кивнул.

– Леночку я отучил требовать проявлений этой псевдомужественности, но с большим трудом. Ладно, хватит болтать, – сказал Ульрик. – Тебе, наверно, вредно сейчас так много разговаривать.

Некоторое время они молчали. Ульрик смотрел на солнечного зайчика на потолке.

– Мне понадобится выписка из архива о том, что Финголфин твой дед, – прервал тишину Шенвэль. – И свидетельство о браке. Но оно должно быть мандреченское, чтобы Иван – или кто-нибудь другой – не мог подать ноту о том, что ты похитил его сестру.

Ульрик сглотнул.

– Благодарю тебя, Верховный маг, – севшим голосом сказал он.

Внутренний двор госпиталя, словно сеть, покрывала узорчатая тень от мощных лип. Желтел песок на площадке для малышей. Равномерному, не стихающему ни на минуту визгу аккомпанировал скрип качелей. Пациенты сидели на лавочках, разговаривали с пришедшими навестить их родственниками или играли в шахматы с товарищами по палате. Некоторые прогуливались по аллеям, мелькая штампами на пижамах. В первое утро пребывания в госпитале Шенвэлю выдали такую же. Шенвэль очень любезно поблагодарил, но ни разу не надел. Больничная пижама и цветом, и покроем слишком напоминала униформу воспитуемого. Шенвэль поделился своим наблюдением с Ульриком. Столяр, хмыкнув, предположил, что и шьют их на одной мануфактуре. А сегодня утром Елена, краснея, попросила Шенвэля принять дар – от чистого сердца. Даром от чистого сердца оказались две шелковые рубахи с богатой вышивкой и немного поношенные, но вполне подошедшие Шенвэлю по размеру брюки. Эльф предположил, что княжна принесла ему старую одежду брата – они с Иваном были почти одного роста и телосложения. Теперь у Шенвэля появилась возможность выбраться в сад, погреться на солнышке, которой он и воспользовался. Эльф выбрал себе место в дальнем конце двора, рядом с невесть как выросшей здесь рябиной. Сюда пациенты редко заходили – в пятнадцати саженях за деревом чернело низкое здание морга.

Шенвэль увидел Гёсу, когда экен спускался в парк по ступенькам. Наемник тоже заметил эльфа, заулыбался и пошел к нему.

– Привет, – сказал экен, приблизившись. – Как ты себя чувствуешь?

– Я? Я ощущаю боль и почти невыносимое облегчение, – произнес Шенвэль задумчиво. – Ты прав, Гёса, в любви помогает только любовь.

Экен понял причину грусти эльфа и попытался утешить его:

– Тебе еще повезло. Карина обычно разводит мужиков на деньги и бросает, но сидха, который у нее как-то был, она просто убила.

– Я знаю, – сказал Шенвэль.

– А чего ты тут делаешь?

– Ульрика жду, он пошел в кафе за супом, – сказал эльф. – Если хочешь быть здоровым, ешь один и в темноте...

– Не бойся, я на хвоста падать не буду, – сказал экен. – Ко мне сейчас Заринка забежала, накормила вкусностями всякими.

Шенвэль прикрыл глаза веками.

– Я видел, – сказал он.

Эльф встретил Карину и Светлану в коридоре. Целительница приветливо улыбнулась Шенвэлю и спросила о самочувствии, а Карина мельком глянула на эльфа так, словно видела первый раз в жизни. Для Шенвэля это было словно ушат холодной воды. Совсем не такой реакции он ожидал и теперь не знал, радоваться или печалиться. Поведение Карины в подземелье можно было списать на стойкость к магии, на остаточное действие Осколка Льда, но сейчас чары Эрустима уже должны были полностью опутать ведьму. Тем более что эльф ударил ее магией жезла. Шенвэль почувствовал, что падает в пропасть, на дне которой крокодилы ревности и отчаяния уже распахнули свои многозубые пасти. На эльфа-то чары Эрустима уже подействовали в полной мере. Шенвэль заговорил с Кариной сам, сказал, что хотел бы нанять ведьму, что у него есть заказ именно для нее. По большому счету это было правдой. Разрушить жезл могла только та, кто создала его.

Женщина, в которой в бессчетный раз воплотилась мандреченская богиня Нава – душа их нации.

Хотя, конечно, даже Нава не смогла бы сделать это в одиночку.

Карина в ответ как-то вяло усмехнулась и сказала: «Насколько я помню, когда ты предлагаешь работу, тебе лучше не отказывать. Ладно... Выздоровеешь, найдешь меня. Мы еще три дня в Рабине будем, потом улетаем в Кулу».

– Они так, на минутку заскочили. В перерыве между выступлениями, – продолжал экен.

Иван вполне мог изгнать ведьм из Черногории после всего того, что они натворили. Но князь оказался мудрее. Иван понял, что сейчас праздник нужен его народу даже больше, чем ему самому. Крыло Карины, сменив боевые костюмы на яркие разноцветные платья, участвовало в параде по поводу именин князя, показывало фигуры высшего пилотажа и носило в воздухе тяжеленные матерчатые растяжки с хвалебными надписями.

– Сейчас они обедать пошли, с бароном и старшей крыла... Я с тобой посижу немного, можно? – спросил Гёса, глядя на эльфа исподлобья.

– Можно, – сказал Шенвэль. – Мне как раз с тобой поговорить надо. Я к тебе заходил в палату, но мне твой сосед сказал, что сам тебя не видит, а ему говорили, что к тяжелораненому положат, он боялся, что утку придется подавать да выносить...

Экен хохотнул и присел на потемневшую от времени и дождей лавочку.

– Я слушаю тебя, Лайто, – серьезно произнес он.

Эльф развязал грязный, потрепанный заплечный мешок, лежавший у него на коленях. Гёсе пришло в голову, что Шенвэль успел прихватить кое-что из сокровищницы дракона и теперь решил с ним поделиться. Но эльф достал ивовую флейту. Экен вздрогнул. Он узнал инструмент, несмотря на то, что ничем не обработанная флейта уже начала рассыхаться. Это на ней Шенвэль играл в тронном зале, загоняя драконов обратно в Подземный мир.