Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – оверлорд

– Сэр Ричард, к вам барон Альбрехт. Пустить или в шею?

– Что за грубый народ, – проворчал я. – В шею… Барона в шею нельзя. Их иначе, иначе… Впрочем, пусть входит, вопросы есть.

Альбрехт вошел сосредоточенный, совсем незимний, когда одно веселье как на уме, так и в других местах, отвесил на ходу учтивый поклон.

– Здравствуйте, барон, – сказал я. – Что-то вы серьезный… Вы правы, сэр Растер, как-то не подумал. Какой из меня гроссграф? Феи – это ж вроде бабочки-переростки, ну крыловским стрекозам родня… Муравьи в норках зимуют, а феи в каждом сезоне новые?

Растер покачал головой в сомнении.

– Да вроде тоже куда-то деваются на зиму. Потом у них все расцветает. Весной, правда, никто у них не бывал, грязь, дорог нет, а когда подсохнет, кое-кто попадал к ним. Рассказывают, крестьяне из деревни Брехаловка там не раз бывали.

Альбрехт перебил насмешливо:

– Сэр Растер, это все бабьи сказки. Я трижды туда приезжал. Никаких фей! Сад, правда, великолепный. Но бабочки там мелкие, как и жуки. И муравьев много!.. Муравьи, правда, крупные. Думаю, что если бы феи были, они бы в первую очередь извели муравьев.

Растер спросил недоверчиво:

– Но крестьяне ж видели фей? А кто-то и общался? Барон Альбрехт фыркнул, выпрямился, весь из себя достоинство.

– Сэр Растер, вы можете допустить, что грубые простолюдины смогли узреть дивных фей, а человек мыслящий и с тонкой галантной душой, исполненной деликатности и всяческих достоинств, не заметил бы?

Растер протянул:

– Так это исполненный деликатности! А где такие? Вымерли…

Альбрехт улыбнулся, показывая, что оценил попытку старого вояки сострить. Но только попытку.

– Какие планы, сэр Ричард? Могу быть чем-то полезен?

– Можете, – сказал я. – Я отлучусь ненадолго, а вы тут присматривайте совместно, чтобы замок не растащили.

Альбрехт смотрел остро и недоверчиво.

– Я не должен спрашивать, куда направляетесь?

– Спрашивать можете. – сообщил я, – но вот ответа не обещаю.

– Тогда не буду, – улыбнулся Альбрехт, а специально для Растера пояснил: – Когда спрашиваю, а не получаю ответа – это урон престижу и рыцарскому достоинству.

– Вот как? – удивился Растер.

Лицо его просияло, явно начал вспоминать всех, кто ему не ответил, это ж какой пропадает великолепный повод вызвать на дуэль!

Сколько той зимы, если провести ее за хорошо накрытым столом, но мне нужно успеть даже не за зиму, а за оставшиеся пять дней, а то снова Сатана появится, а я разведу руками.

Что такое Зорр – помню так ясно, что иной раз мурашки по коже. Потому вылез из-под толстого одеяла затемно, хорошо – если доберусь за световой день, вооружился до зубов и поднялся в седло в доспехе Арианта, с его мечом и луком, с молотом у пояса и не забыл проверить, все ли кольца на пальцах. Пусть даже те, с которыми еще не разобрался. Я запасливый.

И лишь потом закутался в теплый плащ, подгреб под себя длинные полы, к путешествию готов. Пес выбежал и прыгал вокруг, я наклонился и поцеловал в холодный нос.

– Я тебя люблю, – сказал я. – Отлучусь ненадолго! Замок оставляю под твоей руководящей и направляющей, понял?..

Горячий язык, как мокрой тряпкой, молниеносно очистил мое лицо от микробов. Я отшатнулся, вытерся рукавом, а Пес радостно гавкнул: подловил!

– Подловил, – согласился я. – Итак, бди и жди нашего возвращения!

Решетка заскрипела, поднимаясь, копыта Зайчика простучали по превратившимся в матовое стекло доскам моста. Я оглянулся пару раз, а когда замок отдалился, пригнулся, зарылся в пышную гриву и шепнул:

– На север… На север, мой дорогой Зайчик… Встречный ветер все усиливался, я страшился поднять голову, только рев урагана, затем свист и визг, а внизу неумолчный шелест. Я не знаю, сколько так мчались, наконец, тело занемело настолько, что мои руки на конской шее закоченели и стали разжиматься. Я прошептал:

– Стоп… Надо перевести дух.

Зайчик резко начал сбавлять скорость, визг перешел в рев, потом и тот утих, Зайчик остановился, я подивился внезапному безветрию, губы еле шевелились, но со второй попытки в ладони опустилась чашка с горячим кофе.

Над Зайчиком струится перегретый воздух, как над выпавшим из костра накаленным камнем. Он повернул голову, глаза багровые, в них бушует неистовый огонь, словно я заглянул через них в плавильную печь.

Кофе прогрел застывшую глотку, вторая порция согрела желудок. Я подумал насчет третьей чашки крепкого бодрящего напитка, но это уже допинг, надо уметь на своих ресурсах.

– Погнали дальше, – сказал я со вздохом. – Если бы я тоже умел так разогреваться…

Еще пару раз остановился ближе к полудню, снова напился горячего кофе, пятый раз пустил в обычный конский галоп, когда закат уже начал окрашиваться в багровый цвет.

Надо бы заскочить в какой-нибудь город по дороге, расспросить: в том ли направлении двигаюсь. Я вертел головой по сторонам, когда впереди начал вырастать необычный серый столб. Я успел рассмотреть статую человека, торопливо крикнул:

– Зайчик,стой, стой!

Он остановился как вкопанный, я едва не перелетел через его голову. Скалу из серого гранита умело обтесали так, что теперь это огромный косматый мужик с молотом в руке и скверной усмешкой. Широкие мускулистые плечи и вздутая грудь говорят о неимоверной силе, а внизу на постаменте старинными рунами высечено: «Тор, сын Одина».

– Так, – сказал я с облегчением, – похоже, я знаю, где мы… Едем верно, скоро покажется и сам стольный град.

Можно бы ехать, но странное чувство удержало, я смотрел на Тора, самого могучего из северных богов, пытался собрать в кучку новые мысли, что разбегаются, как тараканы. Сейчас вот чудится, что христианство выросло совсем не из смирения, как ему приписывают. Ну не могу я преклонить колени перед этим мужиком, пусть он даже в сто раз сильнее меня! Мужчине всегда трудно преклонить колени перед другим мужчиной. Он может преклонить их перед женщиной, ребенком или старцем, что уже как бы не мужчина, но не перед таким же здоровяком, налитым грубой силой и с такими мышцами. Даже если преклонишь из уважения, все равно останется гаденький подтекст, что преклоняешь из страха перед его мощью.

Совсем другое дело – преклонить перед Господом Богом, что уж точно не здоровенный мужчина, а некий святой дух… даже не дух, а вообще нечто лучшее, что есть в человеке, то есть душа… Это как бы преклонить колени перед Идеей, перед своим служением чему-то чистому и великому, что есть одновременно и Бог, и то, к чему стремишься всей душой, всем сердцем и всеми фибрами.

Рыцарство настолько щепетильно в таких делах, что даже отправляясь на отвоевывание Гроба Господнего от неверных, относилось к Христу с покровительственным сочувствием, как к несчастному, которого надо спасти. Даже колени преклоняли не перед ним, а перед Пречистой Девой. А перед Христом… гм… хоть и Бог, но все-таки мужчина, а к мужчинам в крови чувство соперничества, мы ж из той глины, из которой Сатана налепил потом обезьян, стараясь создать свое человечество.