Дмитрий Воронин - Наследник Атлантиды

— Я был в составе регулярных частей, — без тени улыбки ответил Зобов, наливая себе вино в высокий бокал, — но, с вашего позволения, французских. Собственно говоря, после поражения французской армии я и осознал, что мне надоели войны. Драка хороша только тогда, когда ты в ней что-то значишь. А война... хорошего полководца из меня не получилось, в конце концов, это всегда было прерогативой Ареса и Афины. Ну а солдаты или офицеры — все они лишь винтики в машине войны. Скучно, господа, скучно... И я остался в России. С тех пор вот и живу, наблюдаю.

— И как, интересно? — скептически хмыкнул Сергей.

— Интересно, — усмехнулся старик, потягивая вино. — А этот твой итальянец, Ярослав, знает толк в хороших напитках. М-да... так вот, мне и в самом деле было интересно. До последнего времени. А сейчас и здесь становится скучно... понимаешь, Сережа, раньше у русских была идея. Не будем спорить, хорошая или плохая. Я не воевал с коммунистами, я не сотрудничал с ними. Просто наблюдал... Понимаешь, Сережа, общество должно иметь идею, в противном случае оно очень быстро превращается в стадо. Б стадо, умеющее только размножаться, жрать и гадить. Нацисты считали, что лишь арийская раса достойна править. С ними можно было не соглашаться, но тебе стоит признать, что Германия сумела собрать под этим лозунгом немалые силы. Вы, русские, верили в светлое будущее и в победу мировой революции. Да, все оказалось фикцией... но идеи марксизма-ленинизма объединили народ и принесли вам победу во Второй мировой войне. Там, где почти без боя сдались высокоразвитые европейские страны. Евреи искренне убеждены, что они — богоизбранная нация, а все остальные — неполноценны. Америка тоже в немалой степени сцементирована идеей... правда, формально они имеют в виду пресловутую «великую американскую мечту»... ну, ты знаешь — собственный домик, карьера, жена, детишки... Фактически же эта идея заключается в присвоении Штатами себе права диктовать миру условия.

— Рано или поздно им это выйдет боком.

Старик пожал плечами.

— Может быть. Но дело не в этом... Нация, сцементированная идеей, способна идти вперед. А Россия утратила идею, ничего не приобретя взамен. Погоня за деньгами, стремление быть похожими на западные государства — все это не то, не то... России могла бы помочь, скажем, национальная идея. Или что-нибудь еще... да хотя бы вознесенное в статус «великой цели» стремление господствовать в космосе. Увы, утрачены идеалы, забыты устремления, разрушены духовные ценности. Сейчас, прости меня, Сережа, в России стало неинтересно жить.

— Вы хотите сказать, что Россия обречена?

— Не обязательно... но пока я не вижу особых перспектив. Общество раскололось не просто на несколько частей, это можно было бы пережить, а на отдельные группки людей. Каждый за себя. Все против всех. Правительство не думает о народе, народ плюет на издаваемые правительством законы, все кто может украсть — воруют, кто не может — мечтает об этом...

— Неправда! — Сергей чувствовал, как его уши наливаются краской, а в душе появляется бешенство. — Есть немало порядочных...

— Есть, юноша, есть. Их очень много... я бы сказал, что людей порядочных в России много больше, чем в той же Америке, где уже несколько десятилетий принцип вседозволенности — по крайней мере в отношении других государств — возводится в статус национальной политики. Но эти люди разобщены. У них нет единой цели, и до тех пор, пока ее нет, все эти умные, порядочные, образованные, честные люди отдают свои души своим семьям, своей работе, своим детям... а не государству, не нации. Замыкаются в своем крохотном, одному им нужном мирке.

Сергей отвернулся. Быть может, Зобов и был неправ... быть может, старый бог неверно оценивал ситуацию... Только и сам Бурун понимал, что в России происходит что-то очень неправильное. Лозунг «за Бога, царя и Отечество» сменился другими лозунгами — «За власть Советов», «За Сталина», «Пролетарии всех стран, объединяйтесь». Затем и эти лозунги исчезли, а на их место не пришло ничего по-настоящему нового... Армия разваливается, становится все менее и менее боеспособной — а ведь армия всегда в той или иной мере отражает суть национальной идеи. Экономика рушится — а чему удивляться, если из каждых ста новоявленных «бизнесменов» девяносто девять думает лишь о том, чтобы нарубить бабок сейчас — а потом будь что будет. Кто в таких условиях будет вкладывать деньги в науку, в серьезное, способное дать реальную отдачу лишь спустя десятилетия, производство?

Дальнейший ужин прошел в тяжелом молчании. Каждому из сидящих за столом было о чем подумать... Зобов искоса поглядывал в сторону нахохлившегося капитана — ему было что сказать. Опыт веков и тысячелетий давал старому Гермесу возможность подсказать выход из положения. Но вот в чем штука... этот парень вряд ли сможет стать мессией, вряд ли сможет объединить вокруг себя народ, повести к яркой, значимой цели. Он человек действия, а для этих целей нужен мыслитель, И самое главное, эти люди должны сами найти решение своих проблем. Им больше не нужны пастыри, не нужны боги, дающие советы с высот Олимпа.

Гермес вдруг почувствовал, как к горлу подошел ком, и уголки губ предательски задрожали. Да, наверное, он это понял давно, очень давно — но никак не хотел себе признаться в том, что его время прошло. Древние боги, когда-то пришедшие в этот мир, дабы учить и наставлять дикарей, вести их к цивилизации, сделали свое дело. Пусть даже сами они, олимпийцы, и не думали, что весь смысл их существования заключается в том знании, которое они по крохам отдавали дикарям — до тех пор, пока паства не превзошла своих пастырей. Они так и не овладели магией — зато нашли свою собственную дорогу.

И на этой дороге людям и ставшим вдруг ненужными богам оказалось тесно. Люди нашли себе нового бога — непознаваемого, не имеющего конкретного образа, всемогущего и безгранично мудрого... и при этом практически в обычную их жизнь не вмешивающегося. А об олимпийцах забыли...

Только боги не забывают о своих детях. Да, олимпийцы не испытывали особой любви к варварам, чьи племена жили в окрестностях великой Гипербореи. И отдавая им знания, оказывая помощь или предоставляя защиту, олимпийцы делали это не ради людей — ради себя, спасаясь от скуки, от рутины бесконечной череды дней.

Люди, живущие так мало, охотно верят теориям, что бессмертие — это зло. Что оно ведет к упадку и тлену, к утрате интересов, к интеллектуальной смерти. В чем-то они правы — ведь мало иметь возможность жить долго, надо еще и уметь это делать. Гермес, хоть и прожив в этом мире много тысячелетий, продолжал любить жизнь — во всех ее простых проявлениях. И не хотел с нею расставаться... Но когда дети попадают в беду, он, Гермес, последний из гиперборейцев, не может позволить себе остаться в стороне. Хотя и понимал, что это вполне может оказаться последним, что он сделает в жизни...