Джонатан Страуд - Врата Птолемея

Мгновением позже раздался другой вопль. Он был на удивление громким и звучал сразу отовсюду. Он оглушил меня. Это отвлекло меня достаточно, чтобы я обратил внимание на то, где я нахожусь. Что именно одевает меня и защищает от мира. Скажем прямо: это была человеческая плоть.

Точнее, плоть Натаниэля.

Если суп в Факварловой супнице защищал меня от губительного серебра лишь отчасти, тело Натаниэля справлялось с этим куда лучше. Моя сущность была расточена — в костях, и в крови, и в каких-то веревочках (очевидно, это были связки); я был везде, от волос до кончиков пальцев. Я ощущал биение его сердца, бесконечный ток крови по жилам, шорох и свист в мехах легких. Я видел слабейшие электрические разряды, пробегающие в мозгу; я видел (менее отчетливо) и мысли, которые они обозначали. И на миг меня охватило изумление — я как будто вступил в огромное здание, какую-нибудь мечеть или святилище, и узрел его совершенство: это было нечто воздушное, выстроенное из глины. Потом я удивился снова — как такая бестолковая штука вообще работает. Она была такая хрупкая, такая слабая и нескладная, настолько прикованная к земле!

Что могло быть проще, чем захватить над ней контроль, обойтись с телом как с повозкой или телегой — средством передвижения, которое может доставить меня, куда мне будет угодно! Меня охватило искушение — слабое-слабое искушение… Я бы мог, не медля ни секунды, наброситься на мозг, подавить его слабые движения и сам взяться за рычаги, чтобы заставить механизм продолжать работать… Несомненно, Ноуда, Факварл, Наэрьян и все прочие сделали это с немалым удовольствием. Это была их месть в миниатюре, их торжество над человечеством в масштабах одного отдельно взятого человека.

Но это было не по мне.

Хотя искушение присутствовало, заметьте себе.

Мне никогда особо не нравился голос Натаниэля, но на расстоянии он был все же более или менее переносим. А сейчас было такое ощущение, как будто меня привязали внутри громкоговорителя, врубленного на полную мощность. Когда он говорил, эхо его голоса отдавалось во всем моем существе.

— Китти! — воскликнул этот громогласный слоноподобный голос. — Я ощущаю в себе такую энергию!

Ее голос донесся до меня слегка приглушенным, исказившимся в его ушах.

— Расскажи! Как ты это ощущаешь?

— Она струится сквозь меня! Я чувствую себя таким легким! Я мог бы подскочить до самых звезд!* [97] С его точки зрения это ощущение было вполне логичным. Он ведь вобрал в себя меня, существо из воздуха и пламени.

Он заколебался, словно смущенный своим восторгом, столь неподобающим волшебнику.

— Китти, — спросил он, — я как-нибудь изменился внешне?

— Да нет… Разве что сутулишься меньше. А глаза открыть можешь?

Он в первый раз за все время открыл глаза, и я выглянул наружу. Поначалу все немного двоилось, казалось смутным и расплывчатым. Думаю, это из-за его человеческого зрения — оно такое слабое и ограниченное! Потом я подключил свою сущность, и все сделалось отчетливее. Я окинул взглядом все семь планов. Натаниэль ахнул.

— Ты просто не поверишь! — взревел он прямо мне в ухо. — Китти! Такое впечатление, что все сделалось более многоцветным и многомерным. А вокруг тебя такое сияние!

Это была ее аура. Она всегда была более мощной, чем у среднего человека, а с тех пор как Китти побывала в Ином Месте, ее аура светилась, как полуденное солнце. С Птолемеем было так же. Я никогда не видел такого ни у кого из других людей. По телу Натаниэля пробежала дрожь изумления; его мозг буквально бурлил от восторга.

— Ты такая красивая! — сказал он.

— А ты что, только теперь заметил?

Да, сплоховал парень. Его, собственно, погубил тон крайнего удивления, которым это было сказано* [98] В этом мире ничто не меняется. Нефертити вечно проделывала то же самое с Эхнатоном: подкрадывалась к нему именно в тот момент, когда он подсчитывал собранный урожай, и интересовалась, как она смотрится в новом головном уборе. И он каждый раз спотыкался на том же самом месте. .

— Да нет! Я только хотел сказать…

Тут я решил, что пора заявить о себе. Этот зануда ведь не сам по себе такой молодец. Я перехватил контроль над его глоткой.

— Не мог бы ты говорить потише? — осведомился я. — А то мне не слышно, как ты думаешь.

Тут он сделался очень тихий. Собственно, они оба. Я почувствовал, как он машинально попытался зажать рот, словно рыгнул в приличном обществе.

— Да-да, именно, — сказал я. — Это я. А ты думал, я буду тихо-мирно сидеть внутри? Ошибаешься, сынок. Теперь нас в этом теле двое. Заруби себе на носу.

И чтобы доказать серьезность своих намерений, я заставил его поднять руку и деловито поковыряться в носу. Натаниэль издал протестующий вопль.

— Прекрати немедленно! Я опустил руку.

— Это далеко не все, на что я способен, если решу за тебя. О-о, какой тут любопытный маленький мирок! Такое впечатление, что тебя окунули в шоколадный мусс, только без приятного вкуса и запаха. Кое-какие твои мысли, Натаниэль… Ого! Если бы Китти знала…

Тут он наконец сумел овладеть собственным ртом.

— Довольно! Контроль остается за мной. Мы же договорились. Мы должны действовать сообща, иначе нам обоим грозит гибель.

— Он прав, Бартимеус, — сказала Китти из своего кресла. — Мы и так уже потеряли слишком много времени. Вам нужно работать вместе.

— Отлично, — ответил я, — но пусть он меня слушается. Мне о Факварле и Ноуде известно побольше, чем ему. Я способен предугадывать их поступки. А управлять его телом я могу отлично. Вот, гляди…

Я прекрасно представлял себе устройство ножных мускулов; я согнул ноги, распрямил — а моя сущность сделала остальное. Мы с места перемахнули через стол и очутились в дальнем конце комнаты.

— Недурно, а? — хихикнул я. — Как по маслу!

Я согнул ноги снова, распрямил… Но волшебник в тот же самый момент попытался пойти в противоположном направлении. Наше тело взбрыкнуло, одна нога взлетела в воздух, вторая сделала шаг. В результате ноги у нас разъехались, мы вскрикнули в унисон от легкого замешательства и рухнули на ковер.

— Ага, — сказала Китти. — Просто превосходно.

Подниматься на ноги я предоставил Натаниэлю самостоятельно.

— Я так и знал, что все так будет! — рявкнул он. — Это безнадежно.

— Тебе просто не нравится, когда тобой командуют! — отпарировал я. — Тебе не нравится, когда что-то зависит не от тебя, а от твоего раба! Сколько волшебника ни корми…

— А ну тихо! — сказала Китти.

Может, дело было в ее ауре, а может, в чем-то еще, но теперь в ней появилось нечто, не допускающее возражений. Так что мы заткнулись и предоставили ей высказаться.

— Если бы вы на секундочку прекратили собачиться, — продолжала она, — вы бы поняли, что вы вдвоем действуете куда лучше и эффективнее, чем Ноуда и прочие с их крадеными телами. Факварл в Хопкинсе чувствует себя как дома, но он долго практиковался. А прочие почти беспомощны.