Джонатан Страуд - Врата Птолемея

— Натаниэль прав, — сказал Бартимеус. — Ты слишком слаба. Если можно доверять его памяти — в чем я сомневаюсь, — в этом здании могут оставаться еще пленники, возможно, Ноуда не всех сожрал. Почему бы тебе не попытаться их отыскать?

Китти кивнула.

— Ладно. А каковы ваши планы? Почему ты не попытаешься использовать гадательное зеркало, чтобы выяснить, где находится Ноуда?

Натаниэль замялся.

— Ну…

— Он его профукал, — доложил джинн. — Отпустил беса на волю. На мой взгляд, это была большая ошибка.

— Я и сам могу ответить! — рявкнул Натаниэль.

Когда тебя перебивает твоя собственная глотка — это особенно раздражает. Китти улыбнулась ему.

— Ты молодец. Ну, тогда пока.

— Ага… С тобой точно все будет в порядке?

Он ощутил вспышку раздражения джинна. Ноги у него задрожали — ему хотелось подпрыгнуть, взмыть в воздух…

— За меня не беспокойся. На вот, возьми. Он наклонил голову, снял с себя Амулет Самарканда и протянул Китти.

— Надень, — сказал он. — Это тебя защитит.

— Но только от магии, заметь себе, — добавил джинн. — Он не убережет от разбойного нападения, не помешает тебе споткнуться, удариться головой, разбить себе коленки и так далее. Но в пределах своих, весьма ограниченных возможностей он работает очень и очень неплохо.

Китти заколебалась.

— Вообще-то я обладаю кое-какой устойчивостью к магии, — начала она. — Может, мне и не надо?..

— Этого недостаточно, чтобы выстоять перед Ноудой, — сказал Натаниэль. — Тем более после всего, что ты пережила. Пожалуйста…

Девушка надела ожерелье.

— Спасибо, — сказала она. — Удачи!

— И тебе тоже удачи.

Говорить больше было не о чем. Надо было уходить. Натаниэль направился к дверному проему, выставив подбородок, со взглядом мрачным и решительным. Он даже не оглянулся. На полу лежала кучка обломков выбитой двери, Натаниэль аккуратно переступил через них в тот самый момент, как джинн заставил его ноги согнуться и подпрыгнуть. В результате ноги у Натаниэля запутались, он споткнулся, выронил посох и кубарем полетел через кучу обломков, очутившись, таким образом, снаружи.

«Тонкая работа!» — сказал Бартимеус.

Натаниэль ничего не ответил вслух. Он подобрал посох Глэдстоуна и побрел по коридору.

Зал Статуй был разорен старательно и умело. Повсюду валялись каменные головы покойных премьер-министров, оторванные от тел. Ими, похоже, играли в мяч. Сломанный стол Совета стоял у стены, вокруг него, на семи креслах, в замысловатых позах были рассажены тела волшебников, словно ведущие между собой жуткую беседу. Зал пострадал от множества магических атак, бесцельных и случайных: пол, стены, потолок там и сям были проломлены, пробиты, обуглены, расплавлены или просто разрублены. Там, где когда-то лежали ковры, дымились кучи пепла. Повсюду валялись трупы, заброшенные, изломанные, как надоевшие игрушки. В дальнем конце зала в стене зиял огромный пролом. В пролом тянуло холодом.

— Взгляни-ка на пентакли, — сказал вдруг Натаниэль.

«Уже гляжу. Я ведь смотрю на мир твоими глазами, не забывай. И я с тобой согласен».

— С чем?

«С тем, что ты думаешь. Они нарочно их уничтожили. Хотят усложнить задачу волшебникам, на случай, если кто-то из них выжил».

Все пентакли были изуродованы или уничтожены вовсе: мозаичные круги выворочены и рассыпаны по полу, аккуратно прочерченные линии разбиты на куски небрежными огненными залпами. Это выглядело точь-в-точь как римский Форум тех времен, когда под стены пришли варвары и граждане восстали против владычества волшебников. Они тоже начали с уничтожения пентаклей…

Натаниэль встряхнул головой.

— Это все сейчас не важно, — сказал он. — Думай о том, что надо делать.

«А я и думаю. Что я, виноват, если ты роешься в моих воспоминаниях?»

Натаниэль ничего не ответил. Среди трупов, лежащих в обломках, он увидел знакомые лица. Уголки его рта опустились книзу.

— Пошли, — сказал он.

«Чего это ты вдруг приуныл задним числом? Ты же их все равно не любил».

— Нам надо спешить.

«Ладно. Предоставь двигаться мне».

Странное это было ощущение: расслабиться, намеренно отключиться от управления собственными мышцами — и тем не менее чувствовать, как они сокращаются и напрягаются, движутся плавно и ритмично, с нечеловеческой энергичностью. Натаниэль крепко сжимал посох, а в остальном положился на джинна. Он одним прыжком пересек зал и приземлился на обрушившуюся глыбу. Там он остановился, его голова повернулась налево, направо, и он двинулся дальше — гигантский шаг, другой… Он нырнул сквозь дыру в стене и взлетел под потолок другого помещения, темного, разрушенного, заваленного обломками. Рассмотреть его Натаниэль не успел — ему приходилось бороться с негодующим нутром и с кипением пробудившейся в нем энергии. Вверх-вниз, прочь из этой комнаты в другую, мимо лестницы, разнесенной в мелкие щепки, через груду обломков кладки, с приличный валун каждый. Сквозь зияющую арку пролома…

И они очутились на улицах Уайтхолла.

Они приземлились, согнув колени, готовые снова взмыть в воздух. Голова Натаниэля склонилась набок, глаза двигались из стороны в сторону, они видели все семь планов.

— О нет… — прошептал Натаниэль. «О да!!!» — воскликнул джинн.

Уайтхолл пылал. Низкие облака, висевшие над крышами, отсвечивали розовым и оранжевым; в разрывах между ними огненный свет уходил в черную пустоту, унизанную звездами. Здания министерств, где круглыми сутками вершились дела империи, стояли темные и пустые. Свет нигде не горел, уличные фонари тоже погасли. В здании к северу отсюда — министерство просвещения, что ли? — горел верхний этаж. Юркие язычки пламени выстреливали из окон, рыжие, как осенние листья. Дым уходил в небо, смешиваясь с облаками. В зданиях напротив тоже горело. Все выглядело каким-то нереальным, словно иллюзии в одной из пьес Мейкписа.

Улица была пуста, если не считать обломков, опрокинутых фонарей, статуй и — темных и мелких, как ошпаренные муравьи, — разбросанных человеческих тел. Тут из стеклянного фасада министерства транспорта торчал лимузин; там виднелись останки одной из монументальных скульптур («Почтение к властям») — каменные ноги, вот и все, что осталось стоять на пьедестале. Военные памятники тоже были разбиты вдребезги, улица завалена осколками гранита. Из-за поворота улицы Уайтхолл, со стороны Трафальгарской площади, донесся глухой взрыв.

— Туда! — сказал Натаниэль.

Его ноги согнулись, распрямились, он взмыл вверх и снова опустился вниз. В высшей точке прыжка он оказывался на высоте вторых этажей. Опускаясь вниз, он едва касался земли и снова взлетал. Сапоги болтались у него на ногах.

— Знаешь, — выдохнул он, — а ведь на мне семимильные сапоги!