Джонатан Страуд - Врата Птолемея

— Ну, давай! — выпалил я. — Что там у тебя на уме?

Безмятежное лицо слегка нахмурилось.

— Ты хочешь, чтобы я тебя убил прямо сейчас?

— Да нет, конечно. Я говорю про ту дурацкую шутку, что ты обдумываешь. Что-нибудь насчет того, как это мило, что я решил заглянуть к тебе на огонек, или что-то в этом духе. Ну давай, выкладывай, раз уж тебе так хочется! Не мучай себя.

Ученый сделал обиженное лицо.

— Можно подумать, я опущусь до подобной низости, Бартимеус! Ты судишь обо мне на основании твоего собственного представления о юморе, которое ниже плинтуса. Это столь же прискорбно, как и состояние твоей сущности. Посмотри на себя! Ты весь дырявый, как губка. На месте твоего хозяина я употребил бы тебя на мытье полов.

Я застонал.

— Видимо, это входит в его планы на будущее. Всем остальным я уже занимался.

— Оно и видно. Да, печально, печально видеть духа доведенным до подобного состояния, даже духа столь бестолкового и назойливого, как ты. Мне почти жаль тебя. — Он почесал нос. — Почти, но не совсем.

Я заглянул в блекло-серые глаза.

— Это же ты, верно? — спросил я.

— Я, конечно.

— Но твоя сущность… Где она?

— Да тут она, тут, скрытая внутри тела нашего драгоценного мистера Хопкинса. Как ты, должно быть, догадался, это не обычная маскировка.

Факварл негромко хихикнул.

— А что это был за жалкий птичий прикид, в котором ты только что разгуливал? Тотем американских туземцев? Такой неопрятный и устаревший! Да, я вот пошел гораздо дальше.

— Так ты что, в его настоящем теле? — спросил я. — Ой, фу-у! Гадость какая. Кто с тобой так обошелся, Факварл? Кто твой хозяин?

Я совершенно ничего не понимал.

— Хозяин? — Парящий в воздухе человек затрясся от смеха. — Ну как кто — мистер Хопкинс, конечно, и я ему весьма признателен. Настолько признателен, что, думаю, в ближайшее время мы будем работать вместе.

И он снова разразился раскатистым, душевным хохотом* [79] Когда так хохочет несколько более могущественный джинн, чем ты, — например, такой как Факварл, — это, как ни странно, нервирует. Мы, высшие духи, конечно, тоже обладаем чувством юмора и используем его для того, чтобы сделать бесконечные годы рабства на Земле чуточку более сносными. Но как правило, наш смех подпадает под одну определенную категорию: это сухой, ядовитый смех, и смеемся мы обычно над бесконечными слабостями и причудами волшебников. Смеемся часто, а вот хохочем редко — это просто не принято. Разумеется, здесь не идет речь о бесах — те редко поднимаются выше уровня грубого балагана. Так вот, в хохоте Факварл а было что-то на удивление несдержанное — такое впечатление, что он буквально смеялся от души. .

— С тех пор как мы встречались в последний раз, столь многое изменилось, Бартимеус! — продолжал он. — Помнишь, как мы расстались-то?

— Нет.

Хотя я помнил…

— Ты меня поджег, старый приятель. Чиркнул спичкой и оставил меня гореть вместе с рощей.

Ворона нервно передернула крыльями.

— Э-э, знаешь, в некоторых культурах это своего рода дружеский жест. Некоторые обнимаются, некоторые целуются, а некоторые оставляют друг друга гореть в небольших участках лесного массива…

— Хм… Что ж, Бартимеус, ты сменил больше хозяев, чем я. Кому и знать их обычаи, как не тебе. И тем не менее это было несколько болезненно…

Он подплыл ближе.

— Ну, не так уж тебе это и повредило! — возразил я. — Я видел тебя пару дней спустя, ты снова работал поваром на кухне Хедлхэма. И особо обгоревшим вовсе не выглядел. Кстати, почему ты вечно ошиваешься на кухне? Можно подумать, тебя туда так и тянет!* [80] Это в самом деле так. Еще во времена царских кухонь Ниневии, около 700 года до новой эры, вавилонские волшебники отправили меня туда с дипломатической миссией: мне поручено было подсыпать на пиру мышьяку в пищу Синаххерибу. К несчастью, ассирийский царь использовал Факварла для того, чтобы отлавливать убийц: Факварл изъял мой аппетитный кусок жирной телятины и принялся гонять меня по всему пиршественному залу. После классической драки с метанием разнообразных яств мне удалось уложить его метко пущенной костью от окорока и смыться. И с тех пор наши отношения все ухудшались.

Хопкинс — или Факварл — кивнул.

— В кухне всегда полно отличного острого оружия.

Он щелкнул ногтем по рукоятке ножа. Тесак задрожал, ворона тоже.

— Потому я сейчас сюда и спустился. Опять же и места больше, чем в коридоре наверху. Мне нужен простор, чтобы как следует развернуться. А в этом отеле за простор приходится приплачивать. Кстати, в моем номере есть и джакузи!

Голова у меня шла кругом.

— Погоди-ка, — сказал я. — Я знаю тебя как Факварла Спартанского, грозу эгейцев. Я видел тебя в облике угольно-черного великана, топтавшего ряды гоплитов. А теперь ты кто? Хилый человечишко, радующийся роскошной ванне! Что происходит? Давно ли тебя здесь заточили?

— Пару месяцев назад. Но в том-то и дело, что не заточили! «Амбассадор» — шикарное, фешенебельное заведение. Видишь ли, Хопкинс любил красиво пожить. И правительственные шпионы сюда пробраться не могут, так что я могу делать, что мне вздумается. Я и не стал ничего менять в его образе жизни.

Ворона закатила глаза.

— Да я не об отеле! Я о человеческом теле!

Смешок.

— Ответ тот же самый, Бартимеус. Прошло всего несколько недель, как любезный мистер Хопкинс — как бы это сказать? — пригласил меня здесь пожить. Конечно, мне понадобилось время, чтобы адаптироваться, но теперь мне тут чрезвычайно уютно. А могущество мое, несмотря на внешность, не умалилось ни на йоту. В чем только что убедились твои приятели. — Он ухмыльнулся. — Давно я так сытно не закусывал!

— Да, но… — Я нервно кашлянул. — Надеюсь, ты не собираешься сделать то же самое со мной? Мы ведь с тобой старые знакомые. У нас столько восхитительных общих воспоминаний!

Глаза мистера Хопкинса весело блеснули.

— Вот так-то лучше, Бартимеус! К тебе возвращается твое чувство юмора. Но, по правде говоря, я и не собирался тебя глотать.

До сих пор ворона свисала с ножа с довольно несчастным видом. Теперь, услышав эту нежданную весть, она воспрянула духом.

— В самом деле? Факварл, ты настоящий друг! Я прошу прощения за тот инцидент с рощей, и за наши драки из-за Амулета, и за те Конвульсии, под прикрытием которых я к тебе подобрался тогда в Гейдельберге, в тридцать втором… — Тут я заколебался: — А, я вижу, ты не знал, что это был я? Ну, в общем, за все остальное тоже прости. Короче, большое тебе спасибо. А теперь, если не трудно, вытащи, пожалуйста, этот нож, и я пойду потихоньку.

Человек с безмятежным лицом не стал вытаскивать нож. Вместо этого он нагнулся к вороне вплотную.

— Я же не говорил, что пощажу тебя, Бартимеус! Я просто сказал, что есть тебя я не стану. Тоже мне пища! Да у меня от одного взгляда на твою сущность желудок сводит. Но, разумеется, отпускать тебя я не собираюсь. Сегодня же ночью ты умрешь в страшных муках…