Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ландлорд

В ее глазах плясали опасные искорки, щеки побледнели.

— Сэр Светлый, мне все чаще кажется, что вы просто мерзавец. Очень холодный, расчетливый мерзавец!

Она резко повернулась и ушла, но я все же успел заметить блеснувшую слезинку в уголке ее глаза.

Эхо каблучков давно затихло, но я продолжал стоять, чувствуя горечь и ядовитый стыд. Холодный, расчетливый мерзавец... Хуже всего, что и сам все чаще чувствую себя им. И хотя мои моральные устои допускают весьма широкое толкование любого понятия и мерзавец у нас давно не мерзавец, как сволочь не сволочь, предатель не предатель, а демократ так и вовсе почти не ругательство, но все равно по-старинному чувствую себя говном, и хотя мои познания говорят, что говно из тех же атомов, что и розы, однако познания — одно, ощущения—другое...

Саксон повернулся, заслышав мои шаги, я ощутил внимательный ощупывающий взгляд.

— Что-то случилось, сэр Светлый?

— Да не особенно...

— А то лицо у вас. Не все нравится?

— Нравится, — ответил я со вздохом. — Даже слишком. Но пора ехать дальше. Думаю, завтра с утра и выеду. Конь и собачка уже отдохнули.

Его взгляд не оставлял моего лица, голос прозвучал чуть тише:

— А леди Беатриса... как отнеслась?

— К моему отъезду? А зачем ей сообщать? В ее замок постоянно приезжают рыцари, так же постоянно уезжают.

Он помедлил, проговорил с колебанием в голосе:

— Не знаю. Мне казалось, вам стоило бы сообщить о своем отъезде. О предстоящем отъезде. После того как вы вернулись с той злосчастной охоты, леди Беатриса вас... выделяет.

Мне показалось, что он хотел сказать что-то другое, но лицо начальника дворцовой стражи оставалось строгим и неподвижным.

— Да, — согласился я. — Сейчас вот она назвала меня холодным и расчетливым мерзавцем. Хуже то, что она не промахнулась! Я любуюсь собой, а сам как-то незаметненько стал этим самым... ну, чем она сказала. Только что чувствовал себя героем на белом коне, а потом вдруг бац — говно на черном! Но самое обидное, что попала точно. Я в самом деле как-то незаметненько, охраняя себя любимого, из белого стал серым, а из независимой личности... мелким человечком. Собственно говном.

Он слушал молча, взглянул пару раз исподлобья.

— Сэр Светлый... Вы сейчас совсем другой человек. Но вы уверены, что, уехав, перестанете быть тем... кем вы себя назвали?

— Надеюсь.

— Значит, это связано с леди Беатрисой.

— Саксон, ты слишком проницателен для начальника дворцовой стражи.

— Спасибо, сэр. Я лично прослежу, чтобы вам собрали в дорогу все припасы, положили лучшее одеяло.

— Надеюсь, — сказал я с горечью, — она будет счастлива с виконтом... Как же, молодой и красивый, домосед, любит кошек, воевать не любит...

Саксон нахмурился.

— Виконт? — повторил он задумчиво, лицо окаменело. — Он не так прост, как кажется. И каким старается себя представить. Силачом, правда, не выглядит, но участвовал почти во всех сражениях, что были в наших краях. Он сражался и на стороне тех, кто побеждал, и на стороне тех, кто терпел поражения... но никогда не бывал пленен и даже в самых жестоких боях отделывался легкими ранами.

Я пробормотал настороженно:

— Это как? Или у него какое-то странное умение?

— Ну, правда это или нет, — ответил он, — но, когда герцог Гугелай полностью окружил войско барона Тезера, а потом истребил, виконта не нашли ни среди убитых, ни среди попавших в плен. И точно так же при Клемансо, когда отряд барона Утрехта попал в засаду. Погибли все, но ехавший с ними виконт ухитрился ускользнуть. Люди Утрехта клянутся, что виконт превратился в вихрь и пропал. Барон был в бешенстве, не поверил, но, знаете ли, столько раз виконт ускользал из ловушек, что... гм... Я развел руками.

— Что ж, я не удивляюсь, что он старается помалкивать о своем... умении. Пользоваться пользуется, но... помалкивает. Так ты не забудь про завтрашнее утро.

— Вам приготовят все лучшее в дорогу, — заверил он.

Я метался по комнате, натыкался на стены, а когда на дорогу выскочил стол, я с грохотом опрокинул его и в ярости ударил вдогонку ногой.

Сейчас и леди Беатриса точно так же мечется, заламывая руки, пытается понять, как же поступить правильно. Беда в том, что «правильно» зависит от уровня понимания правильности самим человеком. Для простолюдина это совсем не то, что для рыцаря, тем более для паладина.

Как должен поступить на моем месте человек с психикой простолюдина — это понятно, я родился и жил среди них, только у нас они назывались демократами и общечеловеками. Как должен поступить рыцарь — тоже понятно, рыцарь отличается от простолюдина прежде всего отвагой и верностью королю, а гребет под себя не хуже любого простолюдина, разве что тот гребет мелочи, а рыцарь — земли, замки, королевские милости.

Паладин в отличие от рыцаря служит не королю, а идее. Если для рыцаря естественно в перерывах между битвами с драконами и спасением принцесс уходить в загулы и предаваться разврату, то для паладина это немыслимо в силу его верности идее. Над ними и тогда смеялись те, кто сейчас ржет над людьми идеи, над людьми честными, верными слову, сохранившими благородство души.

Во времена рыцарства пели и говорили о паладинах тогда было понятно, почему отказался трубить в рог Роланд, хотя баски окружили со всех сторон, но сейчас, в эпоху тотального простолюдинства с его приматом желудка и гениталий, паладины стали чем-то вроде инопланетян, а на их место вышли простые и понятные рыцари короля Артура: крепкие и отважные ребята из простого люда, умеющие победить дракона и вырвать из его лап принцессу, чтобы торопливо жениться на ней и жрать-жрать-жрать в три горла.

Я помню, как в детстве читал «Неистовый Роланд» Ариосто, долго плевался, потому что хотя там звенят мечи, ржут кони и совершаются подвиги, но Роланд влюблен в красавицу Анжелику и носится за нею, как влагалище-страдатель и клитороман, а это уже не паладин, потому что паладина невозможно представить влюбленным в простую женщину, которая ходит срать, подтирает жопу, красится и выщипывает брови! Паладин, который ради любви бросает службу стране, — это уже не паладин, а простое говно, то есть просто один из стада, для которого немыслимо подняться выше по своему уровню. В смысле, его можно сделать хоть герцогом, хоть королем, но говном все равно останется.

В детстве я был в восторге от романа Кретьена де Труа «Эрек и Энида», где рыцарь Эрек, женившись на Эниде, забросил щит и меч, проводил время в любовных утехах, пил и ел в три горла, занимался хозяйством, а вечером спешил в постель молодой и красивой жены. Но сама Энида устыдилась, что такой славный рыцарь прилип к ее юбке, начала укорять его, и Эрек, опомнившись, снова вооружился и сел на боевого коня, после чего отправился совершать подвиги.