Джон Толкин - Возвращение короля

Эомер поднял на него страдальческий взор. – Что спрашивать меня? Вы и сами все знаете. До встречи с вами сестра была полна жизни. У нее были и страхи и тревоги, она делила их со мной, пока Грима Черный был советником правителя, но не здесь причина ее печали.

– Друг мой, – участливо вступил Гэндальф, – у вас есть кони, боевые подвиги, вольные поля, а ее дух, отвагой равный вашему, заключен в теле женщины. Она любила правителя как отца и ухаживала за ним, страдая от того, что мрак и дряхлость на глазах одолевают его. А правитель, над которым смыкался мрак, обращал на нее внимания не больше, чем на свой посох. А чего стоили речи Гримы Черного, изо дня в день, как червяк, точившего все, ради чего она жила и во что верила?

Все молчали, молчал и Эомер, глядя на сестру, словно заново обдумывая прошлое.

Тишину нарушил Арагорн.

– Нет на свете печальнее безответной любви прекрасной и отважной девы. С тех пор, как я простился с ней в Северной Лощине и вступил на Путь Мрака, у меня не было большего страха, чем за судьбу Эовин. Но вот что скажу я, Эомер. Вас она любит и знает, а во мне любит только свою мечту о славе и подвигах, мечту о новых незнакомых странах, – Арагорн говорил, а глаза его все больше обращались внутрь; видно было, что он собирает силы для борьбы со смертью. – Я могу исцелить ее тело и вернуть из страны теней. Но если, проснувшись, она не сможет преодолеть своего отчаяния, то умрет, разве что найдется другое лекарство, от меня не зависящее... Подвиги ее равны делам славнейших вождей, нельзя отдавать ее смерти.

Арагорн наклонился и долго вглядывался в белое, как лилия, но застывшее, как могильный камень лицо. Он поцеловал ее в лоб и негромко позвал: – Эовин, дочь Эомунда, проснись! Твоего врага больше нет.

Она не пошевелилась, но стала дышать ровнее и глубже. Арагорн размял в пальцах еще два листика целемы и бросил их в кипящую воду. Этой водой он омыл ей лоб и правую руку, холодную и безжизненную, недвижно лежавшую на одеяле.

И тогда, – потому ли, что Арагорн действительно обладал забытыми силами Нуменора, или то было действие его слов, – всем присутствующим показалось, что в окно ворвался свежий ветер, такой, каким он рождается на вершинах гор, высоко под звездами, или на побережье, над серебряной пеной моря.

– Проснись, Эовин! – повторил Арагорн и взял ее правую руку. – Проснись! Тень исчезла, мрак ушел! – Он вложил ее руку в ладонь Эомера и отступил. – Позови ее, – посоветовал он и тихонько вышел из комнаты.

– Эовин, Эовин! – Вскричал со слезами Эомер.

Внезапно девушка открыла глаза и промолвила: – Эомер! О, какая радость! А они говорили мне, что ты убит. Нет. Это были темные голоса в моем сне. Долго ли я спала?

– Нет, сестра, не долго. Не думай больше об этом.

– Как я устала, – медленно проговорила она, мне нужно отдохнуть. Скажи только, что с правителем?

Эомер опустил глаза.

– Хорошо, не говори. Я знаю сама. Он умер, как и предчувствовал.

– Он умер, – подтвердил Эомер, – но перед смертью завещал мне проститься с тобою. Он любил тебя больше, чем дочь. Теперь его тело с почестями покоится в Цитадели Города.

– Как горько... – Произнесла Эовин, – но это и лучше. Теперь все видят, что честь правителя Ристании не погибла. А что с оруженосцем Теодена, с невысокликом? – Встрепенулась она. – Вот кто настоящий рыцарь, брат! Немного найдется людей, отважнее его.

– Мериадок здесь, в госпитале, – поспешил ответить Гэндальф. – Выздоравливайте, я буду возле него. Я счастлив, что столь доблестная воительница возвращается к жизни.

– К жизни? – Повторила Эовин. – Может быть. По крайней мере, пока я нужна здесь... Но потом...

Гэндальф и Пин вошли в комнату к Мерри и увидели склонившегося над ним Арагорна.

– Мерри! Бедный мой друг! – Вскричал Пин, бросаясь к нему. Мерри был так недвижим, что Пин испугался.

– Не бойся, – успокоил его Арагорн. – Здесь я успел вовремя и уже позвал его. Сейчас он слишком устал. Трудная работа у него позади. Вдвоем с Эовин они изгнали из мира страшную тень. Но как бы то ни был ужасен этот бой, дух его остался веселым и сильным, хотя и скорбь теперь не забудется. Но она не омрачит его сердце, а только научит мудрости.

Он положил руку на голову Мерри и, проведя по темным кудрям, прикоснулся к векам и снова позвал по имени. Снова запах целемы разлился по комнате, как аромат цветущих садов и ульев, полных меда. Мерри открыл глаза и сказал:

– Хочу есть. Который час?

– Ужин уже прошел, – растерялся Пин, – но я принесу тебе чего-нибудь, если мне позволят.

– Конечно, позволят, – подбодрил его Гэндальф. – Позволят все, чего будет угодно пожелать отважному Всаднику, все, что только найдется в Минас Тирите, где его имя окружено почетом.

– Ладно, – согласился Мерри. – Тогда, значит, поужинать и глоток вина... – Тут лицо у него затуманилось. – Нет, не надо вина. Кажется, я никогда не буду больше пить вина.

– Почему? – Недоуменно спросил Пин.

– Видишь ли, – медленно произнес Мерри, мой господин умер. А вино напомнит мне о нем. Он сказал, что никогда не придется ему сидеть с кубком и слушать мои рассказы. Это были почти что его последние слова. Я никогда больше не смогу пить, не вспомнив о нем и о нашей встрече в Скальбурге. И о том, как он погиб...

– Так пей и вспоминай! – Воскликнул Арагорн. – Он был великим вождем и всегда держал слово. Он сумел подняться из тени к последнему своему яркому утру. Хоть ты и не долго служил ему, но, думаю, более почетной службы у тебя больше не будет. Вспоминай о нем с радостью.

Мерри улыбнулся.

– Согласен. Если Бродяжник достанет из сумки мою фляжку, я выпью и буду весел. Вот только уцелела ли в бою фляжка...

– Ну, знаешь, Мериадок! – Притворно рассердился Арагорн, – если ты думаешь, что я прошел через горы и реки с огнем и мечом только для того, чтобы вернуть нерадивому воину потерянную им сумку, то ошибаешься. Ищи ее сам, а мне пора. Я не спал в такой постели, как твоя, с тех пор, как выехал из Северной Лощины, а не ел со вчерашнего вечера.

Мерри поймал его руку и поцеловал.

– Прости меня, – сказал он, – иди, конечно; с тех пор, помнишь, в Бри, мы только и делаем, что мешаемся тебе. Но что с нами поделаешь! Когда приходит высокая минута, как вот сейчас, мы говорим пустяки, потому что боимся сказать слишком много, а то и вовсе не можем найти нужных слов.

– Да знаю я вас, знаю, – отмахнулся Арагорн. – Пусть Хоббитания никогда не узнает Тени! – С этими словами он поцеловал Мерри в лоб и вышел, а Гэндальф последовал за ним.

Пин остался со своим другом. – Ну, что? Где найдешь другого такого, как наш Бродяжник? – Спросил он. – Кроме Гэндальфа, конечно. Ты знаешь, по-моему, они в родстве. Кстати, дорогой мой ослик, твоя сумка лежит около кровати, а когда я тебя встретил, была у тебя за спиной. Бродяжник ее, конечно, видел. Да что там! У меня ведь тоже есть фляжка, и не пустая. Вот, возьми, а я побегу, поищу тебе чего-нибудь поесть. А потом уж мы с тобой отдохнем. Мы, хоббиты, такой народ, что не можем долго оставаться на вершинах.