Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — виконт

Я слегка повернул лезвие, будто расширяя рану, чудовище взвыло, попятилось, затем его словно выдернуло обратно в коридор. Луч истончился, пропал, только меч некоторое время еще продолжал светиться, затем остыл, показывая, что опасность ушла. В коридоре послышались голоса, топот, чей-то вскрик. Я сунул меч в ножны, теперь чувствуется, что здесь побывало нечто ужасное, как будто не из этого мира, а сейчас исчезло, оставив только запах…

— Все, — сказал я вслух, но тихо-тихо, только чтобы услышать самому свой голос. — Четырнадцатая дверь!.. А теперь — взад, все взад…

Странно ощущать под незримыми пальцами стену. Я все не мог точно определить расстояние, даже точное место, где касаюсь, промахивался мимо ручек, натыкался на завитушки орнамента дверей, где не ожидал. На смену ликованию и чувству всемогущества, как же — человек-невидимка, щас всем покажу, внезапно нахлынул беспричинный страх.

Я постарался вспомнить все преимущества человека-невидимки, начиная с самого важного: можно пукнуть и сделать вид, что не я, однако страх не уходил. Я отсчитывал двери и вдруг с холодком в сердце ощутил, что вот она, вторая, а за ней и первая дверь, на которой я начертил крест, вот здесь та часть стены, через которую я прошел, здесь тоже должен быть крест…

Однако крестов нет. Ни одного! Даже следов, хотя на этот раз я пробыл в зачарованной части самую малость, не должны бы раствориться. Я поспешно шагнул в стену, больно ударился, сосредоточился, шагнул снова, уже с предосторожностями, уперся в монолит и попробовал еще и еще, всякий раз впадая в отчаяние глубже.

— Что за… — проговорил я дрожащим голосом. Вспомнил Пса, тот в прошлый раз отыскал меня с легкостью, однако я оставил его с Барбароссой. — Нет, думай, думай…

Страшно признаться, но я в самом деле потерялся в этом огромном мире, где бесконечное количество номеров, бесконечное количество коридоров, а также наверняка и этажей — хоть вверх, хоть вниз…

Бездумно, только бы что-то делать, не стоять, я пошел дальше, машинально отсчитывая двери, теперь это уже минус один, минус два, минус три…

На минус семь — ярко видимый крест! А на стене рядом — глубоко процарапанный крест, только-только начинает затягиваться. А вот в этом месте рука дрогнула, черточка пошла криво…

Я с силой метнулся в стену прямо на крест, в ушах шелестнуло, словно кустарник, я очутился в душной комнате, где горят масляный светильнику двери и одинокая свеча на столе. Сильно пахнет воском и потом.

Фрида мирно спит на моем ложе, свернувшись калачиком, сэр Смит раскинулся на своем, длинные усы трепещут под напором могучего дыхания.

— Да что за… — вырвалось у меня, — я что, совсем считать разучился?.. Или номера размножаются?..

Ноги дрожат, руки трясутся, как будто кур крал. Я прошел мимо зеркала, отразился крепкий парняга, вооруженный до зубов, глаза испуганные, как у загнанного оленя. Я торопливо ухватился за кольцо, что под кожей, подвигал так и эдак, но изображение в зеркале не исчезло. Впрочем, и не в зеркале тоже.

— Ну, спасибо, — вырвалось у меня тихое. — На фиг мне такой дар, если не могу применить?

От пережитого все еще трясет, я разделся и лег, обхватив Фриду. Она засопела во сне, подвигала оттопыренным задом, устраивая его поудобнее, но не проснулась. Я тихонько поцеловал в щеку, лег и постарался заснуть…

… но не получилось.

Сэр Смит утром сходил в харчевню и принес в нашу комнату вина, хлеба, сыра и мяса. Бурчал, что из-за этой таинственности нельзя послать слуг, но, с другой стороны, зато перерыл на кухне все, выбрал лучший сыр, снял с жаровни лучшего гуся.

Мы расставляли блюда на столе, когда со стороны ложа донесся протяжный зевок. Фрида выкарабкалась из-под одеяла, посвежевшая, румяная, сладко потянулась, отчего моя рубашка на ней сразу же распахнулась, обнажив идеально очерченные налитые груди с ярко-розовыми альвеолами. Красные волосы растрепались и струятся по спине волнами живого огня.

Она перехватила взгляд сэра Смита, смутилась и попыталась как-то натянуть ниже полы, но рубашка едва-едва закрывает низ животика. Вверху Фрида все так же безуспешно пыталась соединить крючками, что каким-то чародейским образом всякий раз выскакивали из петель.

— Ох, — произнес сэр Смит, пораженный в самое сердце, — сэр Ричард, вы… это не опасно?

— Мы еще не в том возрасте, — ответил я бодро.

Я расхаживал обнаженный до пояса: рубашка у меня одна. Фрида нежно улыбнулась Смиту, ушла в дальний угол, где на стуле приготовлен большой таз с водой, его тоже притащил сэр Смит. Она сбросила рубашку и принялась, повизгивая, умываться.

Сэр Смит покраснел, с трудом оторвал взгляд.

— Сэр Ричард, — проговорил он охрипшим голосом, глазные яблоки поворачивались в сторону плескающейся, как утка, девушки. Рыцарь мужественно поворачивал их обратно с таким усилием, словно тянул за повод упирающегося коня. — Сэр Ричард… Достойно, что принесла вам кольчугу, но… не опасно ли так сближаться с противной стороной?

— Для церкви, — ответил я сурово, — все люди, все человеки. Мы должны спасать любые заблудшие души!.. Недаром же принимаем покаяние даже на смертном ложе, отпущаем грехи, мол, никогда не поздно покаяться, перевоспитаться и начать новую жизнь… даже если этой жизни остались секунды. А эта лапочка еще очень молода. У нее ветер в голове, кровь горяча — самое время спасать ее душу.

Он смотрел обалдело, глаза все выпучивались, нижняя челюсть отвисала. Наконец вздрогнул, вернул челюсть на место, покрутил головой.

— Да, сэр Ричард, — проговорил он с великим почтением, — но ведьмочка-то не слабенькая…

— Да, — согласился я. Спохватился: — А вы как поняли, сэр Смит?

— Да вы всю ночь боролись… в смысле, за ее душу. Вон как ножки ложа процарапали пол, а вчера с вечера там все блестело. Да и сквозь сон я слышал, как через комнату несется конский табун! Похоже, сон в руку. Но вы, видать, ее одолели?

Я вздохнул, развел руками.

— Сэр Смит, вы же знаете, если сильно нажать, дыба порвет жилы, и еретик умрет, не успев раскаяться. Давление нужно усиливать медленно, постепенно. А душа еще нежнее, чем тело. Вот я и усиливаю… постепенно. Так что за ее душу еще придется посражаться. Силен Сатана, силен!.. Приходится его же оружием и на его поле…

Он подтвердил с готовностью:

— Его же оружием и на его поле — это истинно по-рыцарски!

Могучий вздох вырвался из его груди. Я помолчал и добавил основной девиз паладина:

— Легко быть святым в пустыне, но не просто быть святым в борделе!.. Улавливаете, сэр Смит? Суть паладина в том, чтобы и как все, в борделе, и в тоже время — не дать угаснуть искре божьей в себе и раздувать ее в других!

Он подумал, произнес с еще большим почтением: