Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

После паузы он вздохнул.

– Все это время я был для вас обузой, сэр Ричард. Мы уцелели чудом. Но уже исчерпан лимит даже на мелкие чудеса... а чтобы спастись завтра, потребуется даже больше, чем большое чудо. Доброго сна вам, сэр Ричард!.. Мне кажется, следующий раз я лягу спать уже в раю... или в аду.

Он затих, я долго лежал без сна. Похоже, ему даже в голову не приходит, что можно отступить, спасти шкуру. Ведь говорят же нашим героям-десантникам, отправляя в горячие точки: «Уцелеть любой ценой!», что значит лучше всего отступить и спрятаться, вообще не высовываться. А для него – добраться до Кернеля любой ценой. Даже если вползет туда израненный, на последнем издыхании. Или – красиво погибнуть, пробиваясь к осажденной крепости. Это да, это вернее. Драться он никак не может – ни красиво, ни некрасиво, зато даст себя поднять на копья, оттуда выкрикнет что-нибудь героически глупое.

Ах-ах, сказал я себе зло. Голубая кровь, белые кости, двадцать поколений благородных предков, не посрамим, пся крев, под барабанный бой и во весь рост, не кланяясь ядрам, мы все наполеоны...

Сон долго не приходил, а когда я наконец провалился в эту черную бездну, облегчение не пришло, а, напротив, обуял ужас. Я видел, что черный ангел и белый все еще бьются, но белый изнемогает, он прижат на краю земли к хрустальной сфере, окружающей мир, вот-вот сфера расступится, ангел рухнет в бездну, в ничто, где Исчезают даже бессмертные ангелы...

И еще я увидел Зорр, но не блистающий Зорр, а весь покрытый лишаями, струпьями. Башни перекосились, стены на моих глазах рушились. Люди с криками бегут из города. Их плоть отваливается на ходу, над городом тучами носятся огромные черные летучие мыши. Они страшно кричат, на дома и на улицы падают струи жидкого зловонного помета. Объятый ужасом, я пытался вспомнить что-то страшное, связанное с этими летучими мышами, но вспомнить не мог, ледяной страх и отчаяние вошли в меня с такой силой, что я заорал, дико и жутко...

Проснулся, сердце колотится так, что вот-вот выскочит через уши. К счастью, не орал, только губами пошлепал, трус несчастный. Всего лишь кошмар, ничего сверхъестественного, все объяснимо: поел слишком жесткого мяса, заснул на левом боку, костер затух, а здесь холодина собачья, что-то воет поблизости...

Вздрогнув, я кое-как раздул почти угасшие угли, набросал сухих щепочек. Костер разгорелся, но вместе с ним разгоралась и заря. Вчера мы забрались довольно-таки глубоко в пещеру, вход зияет в десяти шагах, так что слабый дымок рассеивается еще здесь.

Я с трудом встал, кости застыли, как у ревматика. Цепляясь за стену, кое-как разогнул спину, там хрустит, доковылял до выхода. Утро морозное, иней на камнях. Между этими старыми разрушенными горами и теми, молодыми, путь куда вроде перекрывает крепостная стена Кернеля, лежит укрытая туманом долина... нет, это не туман, откуда он на таком свежем горном воздухе, это дым от тысяч костров!

Меня начинала колотить дрожь. Холод пробирал все глубже. Никогда нам не пройти через эту долину. У каждого костра пять-семь человек, а костры чуть ли не вплотную один к другому. Даже превратись я в невидимку, и то наступал бы на ноги всем и далеко не прошел бы, не прошел...

На той стороне верхушки гор вспыхнули. Золотой свет медленно опускается вниз, каменная стена горного хребта во всем величии, наконец загорелись верхушки башен по обе стороны ворот. Я сперва не сообразил даже, что случилось, почему такой яркий золотой свет, тем временем высокие стрелы башен с золотыми верхушками медленно удлиняются, золотистость теснит серый угрюмый цвет вниз, к земле.

Я залюбовался, глаза сумел оторвать, лишь когда свет восходящего солнца коснулся крыши замка, едва видимой из-за крепостной стены. Тот вспыхнул таким же оранжевым светом, радостный и посвежевший, совсем не та старая развалина, которую я видел ночью. Не веря глазам своим, я таращил глаза на свежую кладку, а те трещины и пробоины, которые заметил вчера, исчезли, затянулись, как окна в ряске от брошенного камня.

Крепость паладинов, вспомнил я. А паладины, как я слышал, – это высший класс рыцарей. Подвижники, у них суровые обеты. Паладинами становятся немногие, у них особые способности. Некоторые даже умеют творить чудеса. Ну, не всякие, а только целительные. Возможно, их объединенная мощь исцеляет крепость? Нет, это уже бред какой-то. Наверняка есть объяснение проще.

Сзади загремело, послышался долгий лязг. Впечатление было такое, что примерзший за ночь бронетранспортер старается оторвать гусеницы или колеса от почвы. Наконец за спиной загрохотали шаги. Гендельсон подошел, двигаясь, как терминатор, тоже с трудом и рывками сгибая руки. Шлем он красиво нес на сгибе левой руки, это их, благородных, учат с детства. Сперва носят шлемы за старшими, потом носят за ними. А когда носителей нет, то приходится самим. Но – красиво.

Он ахнул, его свободная рука так же привычно метнулась к кресту, как моя прыгает к рукояти меча.

– Слава тебе, господи!

– Как это получается?

– Господь благословил эту крепость!

– Ага, – сказал я, – благословил... Это, конечно, объясняет все. Но чем благословил?.. Регенерацией?

Гендельсон поморщился. Лицо снова стало надменное, брезгливое. Он старался не встречаться со мной взглядом, словно уже ненавидел и себя за откровенность в ночи, и желал гибели мне, свидетелю его слабости.

– В этой крепости жили невежественные люди, – объяснил он напыщенно, – не знающие света Христова учения, но не злые...

– Давно?

Он пожал плечами.

– Кто считал те эпохи?.. Но когда на землю сошел наш Спаситель, Сын Божий, они приняли его хорошо и ласково. Он в ответ благословил их, а также эту обитель. С тех пор, какие бы раны ни нанесли крепости, за ночь они заживают. Потому и стоит несокрушима...

Он воспарял от святости этих мест, говорил с ликованием, любовно, я тут же нахмурился, не люблю быть с этой толстой жабой хоть в чем-то заодно.

– Раны – да. Но если бы те ворвались через ворота... или через стены?.. Вот обрадовались бы ребята Карла – крепость сама себя ремонтирует!

Он помрачнел, неуверенно возразил:

– Может быть, она не стала бы...

– Да, конечно, – бросил я. – Много камни разбираются в политике. Или в гербах...

По небу скользнула тень. Я инстинктивно хлопнул Гендельсона по плечу, он рухнул в тень, загремел, я скакнул в другую сторону. Дракон пролетел на небольшой высоте, на этот раз серо-зеленый, тонкий, похожий на самолет братьев Райт: весь из тонких костей, неумело скрепленных на длинных кожистых крыльях, с худым просвечивающим телом и длинным хвостом с гребнем. Явно развивает в случае нужды немалую скорость, если отрастил стабилизатор...

– Что за... – начал негодующе Гендельсон. Он выбрался из тени на свет, я заорал: