Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Он засмеялся, показал большие зубы, желтые, но наверняка крепкие, как слоновьи бивни.

– По вас не скажешь...

– Что?

– Что трясло. Давно не видел такую стать. Паладин?

Я оглядел себя.

– Да вроде нет. Не чую в себя святости. А вот мой напарник, сэр Гендельсон... Я видел, что его вносили в этот дом...

Священник махнул рукой.

– Там дальше еще одна комнатка. С ним лекарь. Это я забрел сюда, чтобы поддержать их... да заодно и порыться в книгах. Надо сказать, библиотеку тут собрали немалую. Что дивно, здесь от старых времен сохранилось намного меньше, чем в южных землях.

Он поднялся, положил закладку в книгу и тщательно закрыл ее, а потом еще и запер на изящный замочек. Заметив мое недоумение, пояснил:

– Не знаю, как в ваших землях, но у нас еще не вывелись дафы...

– Дафы? – переспросил я.

– Да... Может быть, у вас их знают под полным именем, как Элиэзер Сап А-Дапим?.. Но язык сломаешь, а у нас их много, зовем просто дафами. Мелкие, но зловредные твари!.. Если вот так оставить книгу открытой, то даф подкрадывается, прочитывает тоже. И – все, в памяти ничего из прочитанного. Приходится читать заново.

– А на замочек зачем?

– Появились дафы, что умеют стирать не только в памяти, но и в книгах. Зло разнообразно, дорогой рыцарь. И все время выплескивает из своих черных бездн новые исчадия...

– В северных, – пробормотал я, – о дафах и не слыхивали... Да откуда дафы, если книг нет? Нет человека – нет проблемы, нет книг – нет связанных с ними проблем... У нас в Зорре, например, жизнь куда проще и... наверное, безгрешнее. Как Гендельсон?

Священник помолчал, сказал строго:

– Сейчас все в руке господа. У твоего друга жар, он бредит, никого не узнает. Только называет имя женщины... Я забыл ее имя.

– Леди Лавиния, – сказал я сдавленно. Глаза его обшаривали мое лицо.

– Да, кажется, именно это имя. Это его дама сердца?

– Жена, – прошептал я.

Он перекрестился.

– Да благословен будь муж, что даже в таких адских муках помнит о жене, а не о... ведь и прославленные паладины иной раз в видениях, насылаемых дьяволом...

Он умолк, я сказал поспешно:

– Сэр Гендельсон не таков. Он... очень правильный.

– Это дает ему силу бороться, – сказал священник и снова перекрестился. – У него есть из-за чего стоит жить.

– Что-то ему нужно? – спросил я без всякой надежды. – Я имею в виду, лекарю?

Священник покачал головой.

– Ничего такого, что вы, сэр Ричард, могли бы дать. Уж извините, но не всегда сила рук...

– Да? – сказал я горько. – Вот уж не думал...

Он не понял, в чем соль, да я и сам не понял, только вяло махнул ему и прошел в последнюю комнату. Там воздух горячий, полыхают два камина, Гендельсон на просторном ложе голый, блестящий от толстого слоя мазей. Правая рука, укороченная по локоть, привязана к телу, дабы не разбередил рану. Лицо выглядит страшно: правая половина красная, во вздувшихся волдырях, наполненных мутной жидкостью, брови сожжены, а над пустой глазницей жутко белеет кость надбровной дуги.

Лекарь обернулся на звук моих шагов, я бы принял его за гору лебяжьего пуха. Я молча поклонился, он предостерегающе приложил палец к губам. Гендельсон явно только что заснул, дышит часто, с хрипами, в груди клокочет, лекарь то и дело вытирает с губ кровавую пену. Гендельсон жутко исхудал, весь жир и все сало истаяло, ушло в топку организма, сейчас это просто крепкий и широкий в кости мужчина, которым трудно не толстеть, вся их природа такова, что тянет набрать добавочный вес, в то время как другую глисту чем ни корми, все равно за древком от знамени может спрятаться и покакать незамеченно.

Я кивнул, выставил руки, что, мол, все понимаю, удаляюсь. Отступил, неслышно прикрыл за собой дверь. Священник со спины спросил негромко:

– Что-то изменилось?

Я кивнул.

– Спит.

– Слава те господи, – сказал он и перекрестился. – Это хороший знак.

Я вспомнил кровавую пену на губах Гендельсона, обезображенное лицо, черная тоска сжала сердце.

– Да, – сказал я тихо. – Да. Это хороший знак.

Комната двигалась, в груди была боль, там жгло, будто насыпали перца. Как сквозь шум речной воды на перекате, я услышал за спиной сочувствующий голос:

– Там напротив через улицу есть дом... Молот и наковальня на эмблеме. Зайди, там могут облегчить тебе душу.

– Я не нуждаюсь в исповеди, – ответил я, не оборачиваешь.

– Кто говорит про исповедь между молотом и наковальней?

Над входом в дом в самом деле жестяной щит с молотом и наковальней. Без особого любопытства, все еще с тяжестью в душе, я толкнул дверь, снова никто не спросил: «Кто там?», не отворил, а створка подалась, я вошел, огляделся в просторной прихожей. Каменная лесенка ведет по спирали наверх. В воздухе легкий аромат трав, корешков, словно я от одного лекаря пришел к другому.

Я поднимался медленно, сверху явно проникают солнечные лучи, освещают отраженным светом ступени, хмурые стены из толстых гранитных блоков. Лестница вела все выше и выше, но на высоте примерно третьего этажа я увидел гостеприимно приоткрытую дверь.

Заглянул, сразу увидел богато уставленную всяким диковинным хламом комнату и крупного человека, которого сразу назвал для себя магом. Маг был великолепен, я сразу ощутил к нему глубочайшую симпатию. В свое время он был наверняка лихим рубакой, веселым и бесшабашным, и сейчас что-то осталось в его крупном лице с навеки въевшимся загаром, с огрубевшей от ветра и солнца кожей. Даже лихо вздернутые закрученные усы, снежно-белые, пушистые, намекали на прошлую беспутную жизнь, даже пышная длинная борода не могла придать абсолютную благопристойность.

Он сидел за столом, перед ним книга, размером с чемодан, седые волосы выбиваются из-под лилового остроконечного колпака, кустистые седые брови нахмурены, голубые глаза медленно переходят от значка к значку. На столе слева человеческий череп, обязательный атрибут мудреца, мол, memento mori, и все будет о'кей, но на блестящем куполе черепа приклеена легкомысленная свеча, весьма удобный подсвечник, кто спорит, справа еще одна свеча, неимоверно толстая, давно потерявшая форму, вся в причудливых наплывах, уже по ним только можно предсказывать судьбу королевств, падеж скота, нашествие саранчи, повышение курса доллара и цен на нефть.

Еще на столе масса всяких вещей, всевозможных амулетов, крохотных колбочек, медных кувшинчиков, изделий и даже статуэток – все это маг явно сдвинул в кучу, чтобы освободить место для книги. Чуть в сторонке массивная четырехугольная чернильница, куда воткнуто длиннющее перо странной птицы. А по комнате над головой мага перемещается золотистое облачко, где-то рассыпались искры, где-то возникали причудливые очертания драконов, замков, доспехов, дивных зверей, невиданных конструкций...