Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Даже три завешенных плотным темным полотном окна на той стороне стены не портили уюта и обжитости. Наоборот, комната становилась отгороженным от всего огромного белого света уютным маленьким мирком.

Я тихонько прикрыл дверь, постучал, выждал чуть, давая магу принять более величественную позу, поклонился:

– Простите за вторжение... Меня направил священник из дома напротив...

Только сейчас сообразил, что даже не знаю его имени. Мы так коротко поговорили...

Маг сделал приветственный жест рукой, толстой и жилистой, явно знакомой с рукоятью меча или топора.

– Пустое, мой юный друг, пустое! Пустое... Что пьете?

Я снова поклонился, сказал с вежливым удивлением:

– Простите, лучше я пока воздержусь. У меня и так челюсть соскребывает пыль с половиц... Я слышал, что здесь особенно ревностные защитники Христовы. Самые неистовые, пуританствующие.

Он кивнул:

– Думаю, вам, сэр рыцарь, сказали верно.

– Меня зовут Ричард Длинные Руки, – представился я. – Я здесь новенький.

– Астальф Многомудрый, – ответил он. – Что вам непонятно, сэр Ричард? Садитесь, если найдете место. Не найдете – освободите, только очень осторожно.

Я осмотрелся, присел на краешек крышки могучего сундука:

– Но, – сказал я в нерешительности, – вера в Христа и... магия? Я полагал, что все это объявлено дьявольским наущением.

Он посмотрел очень внимательно, словно хотел прочесть, что у меня внутри, тонко улыбнулся, сказал со значением:

– Вы абсолютно правы, сэр Ричард. Магия – от дьявола. Но я не маг, я – алхимик.

– А, – сказал я, – тогда все понятно.

Некоторое время мы смотрели, приятно улыбаясь, друг на друга. Я спросил:

– Добываете философский камень, эликсир жизни, превращаете свинец в золото, летаете ночью на метле, превращаетесь в волков, птиц и жаб...

Он сказал, все так же улыбаясь:

– Юноша, раньше это делали нечестивые маги, теперь – благочестивые сыны церкви, занявшиеся изучением мира, который для нас сотворил господь.

– Все правильно, – согласился я. – Знания пропадать не должны. Но...

Я поперхнулся, не поверил глазам: на раскрытую книгу к магу спланировал, широко раскинув крылышки, настоящий дракон! Крылья – как у летучей мыши, только поменьше и почти прозрачные, цвета растопленного золота, сам весь золотой, оскаленная пасть игрушечного крокодильчика, шипастый гребень от затылка и до кончика длинного, как у ящерицы, хвоста, весь в оранжевых чешуйках, что блестят и переливаются...

– Что, – сказал маг, ныне алхимик, с легкой насмешкой, – похоже, вы, сэр Ричард, таких не видели?

– Даже не думал, – признался я, – что такие существуют!

– Сюда залетают редко, – сказал Астальф. – У нас им холодно. А на Юге, говорят, носятся стаями. Этого я приручил, он живет у меня. Дурной правда, ничего не понимает, сам по себе... Но как проголодается, уже знает, где его, жабенка поганого, покормят...

Он протянул палец и тихонько поскреб дракончика там, где у собаки ухо. Дракончик настороженно смотрел на меня большим немигающим глазом. Я не двигался, хотя хотелось схватить его в ладони и рассмотреть получше.

Астальф посмотрел на меня тем же внимательным взором.

– Ну как? Колдовство?

– Гм, – согласился я с заминкой, не высказывать же предположения о генетических экспериментах. У нас без всякой генетики такие породы собак навыводили, что и на собак не похожи. – Но это безобидное колдовство.

– Безобидного быть не может, – возразил Астальф наставительно. – Все, что не от бога, от дьявола!

– Но человек-то от бога, – предположил я.

Он неожиданно усмехнулся.

– Верно мыслите, юноша. Может быть, вам лучше бы в ма... в смысле, в алхимики? Ведь найти философский камень – это, уж простите за неслыханную дерзость, все же лучше, чем завоевать королевство. Как это ни кощунственно звучит для вас.

– Не кощунственно, – ответил я. – Совсем нет. Я полагаю, что нельзя такую красоту отдавать колдовству. Идеологически неверно.

Его глаза изучающе наблюдали за мной. В глубине глаз блеснуло.

– Верно мыслите, юноша... Даже как-то странно. Грубовато. Нет у вас изящества облекать голую истину в сверкающие одежды пышных слов...

Он уже давно не скреб дракончика, тот распахнул крылья – чистое сверкающее золото! – и перелетел ко мне на колено. Я замер, чтобы не спугнуть, но он посмотрел на меня глазом-бусинкой и требовательно вытянул шею. Я не понял в чем дело, но он так томно закрывал глаза, что я на всякий случай почесал его под подбородком. Дракончик засопел и выгнул шею круче. Я почесал еще, он почти хрюкал от счастья, топтался на моей ноге, больно вгоняя в толстую ткань мелкие, но острые коготки.

Астальф сказал с непонятным оттенком:

– Теперь вы попались...

– Что, не отстанет?

– Да. Но как вы догадались?

– Все звери и люди, – сказал я, – любят, когда их чешут.

Он прямо посмотрел мне в глаза.

– А вы?

– О, – сказал я, – я еще тот зверь!.. Люблю, когда чешут в обоих смыслах. И женские руки, и менестрели говорят о моих славных подвигах, и король так это снисходительно похлопывает по плечу...

– Снисходительно? – переспросил он.

– Да, – ответил я. – Как любимую собаку. Ласково так это треплет и говорит что-то хорошее. Неважно что, мне хорошо от его королевского голоса. Так и жаждется ради короля куда-то бежать и кого-то рубить и колоть!

Он усмехнулся:

– Да, мне это знакомо. Но странно такое слышать от такого... юного.

– Я юн годами, – ответил я, – но стар душой.

Его седые брови приподнялись, глаза всматривались удивленно.

– Как это?

– Я старался впитывать не только приемы владения мечом, – объяснил я. – В моих краях модно было знать много.

Он помолчал, сказал нерешительно:

– Вы мне нравитесь, юноша. Если бы остались у меня, я бы смог вам раскрыть многие тайны. Научить многим премудростям...

– Увы, – ответил я с великим сожалением, но и тайной радостью. – Мне надо возвращаться в Зорр.

Он вылез из-за стола, огромный, широкий, массивный, все еще крепкий, как старый дуб, что стоит красиво и величественно до последнего часа.

– Подойдите вот к этому окну, юноша, – сказал он.

Я быстро осмотрелся. Дверей больше нет, это последняя из комнат, зато в стене три окна, два – обычные и привычные бойницы, железные прутья не позволят влезть даже крылатой собаке, а третье окно тщательно завешено плотной тканью. Над окном торчит грубо вбитый железный прут или вмурованный, не вбитый; на пруте тяжелый зимний плащ, полностью закрывая окно.

– Можно взглянуть? – спросил я.

– Вы удивительно догадливы, – ответил Альстаф.

Я снял плащ, тяжелый, как доспехи, покрутился, выискивая место, опустил на тот же сундук. Затем взялся за покрывало... руки мои дрогнули. Из широкого просторного окна хлынул оранжевый медовый свет. Даже запахло пчелиным воском, медом, травами. Окно занимает, как мне почудилось, едва ли не треть стены. Я настолько привык к узким окнам-бойницам, что сейчас ошалел, застыл. Окно даже огромнее, чем в моей прошлой квартире, вдвое больше, к тому же без рамы, без...