Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

– Очень благородно с его стороны, – сказал Гендельсон. – Очень благородно!

В воротах суетился народ, на горячие створки плескали с размаха из бадей и ведер. Вода шипела и испарялась белым паром, но от самого огня остались только синие струйки дыма. Да и вспыхнуло только потому, что дохнул дракон, а пламя дракона способно, по слухам, расплавить камень. Дерево из мореного дуба, отметил я машинально, простым огнем не поджечь.

Каменные башни почернели, от стен несло жаром. Нас проводили во двор, перед воротами широкое пространство, затем улочка вывела на площадь, а посредине – замок: массивный, суровый, без каких-либо излишеств, с повыщербленными стенами, отметинами от камней, бросаемых баллистами. Четыре башни по углам, две черные от копоти.

Всадник сказал с почтением:

– Сэр Нэш велел не подновлять. Пусть все горожане видят, с чего начиналось. И пусть видят также, что люди в замке вынесли куда больше лишений, чем иное да... теперь достается горожанам.

Я покосился по сторонам. Дома выглядят не просто зажиточными. Скорее – праздничными, беспечными. К обороне их тоже не приспосабливали, ибо народ сперва попросту отсиживался в самом замке, а теперь защиту приняла на себя могучая каменная стена вокруг всего города.

Всадник вскинул рог, звонко протрубил. Решетка ворот поднялась. Мы прошли через довольно узкий проход, два всадника проедут или одна телега, а во внутрен нем дворе нас встретили с факелами в руках челядины.

Всадник велел:

– Благородных рыцарей отвести в... лучше в Западную башню. Приставить к ним слуг. Пусть отдохнут, приведут себя в порядок.

Гендельсон сдержанно и с достоинством поклонился.

– Благодарю вас, сэр...

– Олверт. Сэр Олверт, – представился всадник. – Простите, не сделал этого сразу. Кастелян замка.

Меньше часа понадобилось, чтобы почиститься, а я, к негодованию Гендельсона, еще и помылся. Он зрел в этом некий сатанинский обряд, громко читал молитву и щупал нательный крест. Явился паж, совсем молодой бойкий парнишка в яркой одежде, пригласил в залы.

Внутри замок оказался намного богаче, чем снаружи. То ли для того, чтобы не возбуждать зависть горожан, то ли хозяева в самом деле уродились не кичливыми. Перед нами распахнули двери в главный зал. Гендельсон вошел, ступая, как располневшая статуя командора. Доспехи он оставил в предоставленной нам комнате, но все равно двигался враскорячку, а толстые руки держал врастопырку, как борец сумо.

На той стороне у окна женщина в черном платье смотрела в сад. Заслышав наши шаги, медленно обернулась. Тяжелое бархатное платье едва не соскальзывало обнаженных плеч. Глубокое декольте открыло очень полную крупную грудь, обе половинки молча боролись за место у выреза. У нее было бледное лицо, покрытое едва заметным загаром, крупные глаза, точеный нос и крупные чувственные губы. Волосы, здоровые, блестящие, падали на плечи коричневым водопадом. Изящная бриллиантовая диадема придерживала пряди на лбу, а подобная ей бриллиантовая нить скрепляла платье от плеча до плеча.

В руках она держала крупный черный цветок, только в самой глубине поблескивали, как драгоценные камешки, крохотные тычинки.

Мы почтительно склонили головы. Гендельсон произнес галантно:

– Леди Кантина, мы счастливы быть гостями в вашем замке.

Слабая улыбка тронула ее полные чувственные губы. Взгляд был спокойным, полным достоинства, но теплый, ласковый, дружеский.

– Садитесь, дорогие друзья, – сказала она. – Вот на эту скамью, сейчас сюда придвинут стол. Сэр Олверт сообщил, что вы сразили вожака разбойников, это был знаменитый Шург. А моим людям удалось захватить бежавших... К сожалению, мой муж и повелитель отбыл в Зорр...

– Мы знаем, – сказал Гендельсон с сожалением в голосе, – мы бы поговорили с ним о старых добрых временах, когда вместе ездили на охоту... Это было пятнадцать лет тому, но для меня – как вчера!..

Молчаливый, но довольный и улыбающийся слуга принес широкое блюдо с ломтями мелко порезанного холодного мяса. Мои ноздри уловили запах жареного, так что это холодное ассорти только для червячка, а для нас жарят наверняка целого оленя. Мы с Гендельсоном усиленно кормили своих червячков, когда за моей спиной распахнулась дверь, я сразу увидел впереди на стене осветившийся квадрат, где выросла гигантская тень, пахнуло свежим воздухом.

Леди Кантина сказала с осуждением:

– Леди Гильома, как можно!

Я обернулся с куском бараньей ноги в руке. В трех шагах в гордой и даже чуточку надменной позе стояла молодая девушка. Она рассматривала нас спокойно, слегка с вызовом. Чистое хорошее лицо покрыто солнечным загаром, каштановые волосы падают на кожаный колет, через плечо широкая перевязь. Колет заметно оттопыривается в районе груди, но женственность не так бросается в глаза, как ее беспечность и отвага, с которой она смотрит на двух незнакомых мужчин.

Брови вопросительно подняты, руки уперты в бока, подчеркивая удивительно тонкую талию. Там широкий кожаный пояс, с одной стороны оттопыривается кинжал, ладонь другой руки сжимает рукоять узкого меча.

– Так это вы, – сказала она, обращаясь к Гендельсону, – сразили ужасного Шурга?..

Гендельсон встал, поклонился.

– Мне... мне это...

Она сказала с восторгом:

– Это просто здорово! С тех пор как папа уехал, этот отвратительный человек постоянно приезжал к воротам и вызывал наших мужчин на поединки. Мама запретила воинам вступать с ним в схватки, ибо он сильнее трех самых сильных мужчин...

– Леди Гильома. – сказала Кантина строже, – веди себя как леди, а не как...

Она запнулась. Девушка одарила нас с Гендельсоном озорной улыбкой, сказала легко:

– Пойду переоденусь, а то мне то нельзя, другое не положено, третье не принято... А потом я приду есть сладкое!

Это звучало как угроза, но леди Кантина не успела раскрыть рот для нового окрика, как леди Гильома удалилась дразнящей походкой, старательно двигая из стороны в сторону ягодицами. Но с ее узкими бедрами это углядело комично, еще не женщина, подросток, что стремится поскорее стать женщиной, но тянется к мальчишечьим играм, обожает мечи, кинжалы и топоры, которые явно не в состоянии поднять.

– Ешь быстрее, – сказал я Гендельсону, – а то эта леди Гильома выглядит очень проворной... Если она такая и за столом...

Он нахмурился, заворчал, но леди Кантина понимающе одарила меня царственно-материнской улыбкой. Похоже, лорд Нэш иногда острил, а известно, что даже очень красивые женщины, как вот леди Кантина, могут при частом повторении научиться реагировать на шутки.

Гендельсон, дабы перебить мою простолюдинную рубость, заговорил о высокой политике, о кознях императора Карла, потом перешел на тонкости королевского этикета, что претерпел такие разительные изменения, затем снова на политику.