Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

– Кто вы? – спросила она. – Вы не простолюдин, которого недавно в рыцари...

– Почему? – переспросил я. – Гендельсон рассказал верно.

– Нет, – возразила она. – Я видела, как вы... насыщаетесь. Гендельсон ел, как... как все едят. У вас же получалось настолько красиво, грациозно, что я не поверю, что за вами не следили с колыбели десяток воспитателей, наставников. У вас каждое движение было отточено, вы ели... необыкновенно красиво!

Я пожал плечами.

– Что за ерунда? Я ел, как все едят.

– Да? – спросила она тихо, уже почти забыв о своей наготе. – Где? В какой стране?.. Гендельсон только и сказал, что вас привезли из дальних стран... Но не сказал, откуда...

Холод вошел в мою грудь, сердце сжалось. Я задержал дыхание, Гильома следила со мной с глубоким участием.

– Вы побледнели, – прошептала она, – вы изменились в лице, сэр Ричард. Значит, я права.

– Не будем этого касаться, – попросил я. – Я – сэр Ричард Длинные Руки. Состою на службе короля Шарлегайла... на добровольной основе. Я ничего от него не получил и не прошу, а служу лишь потому, что считаю его достойным королем. Больше ничего о себе сказать не могу.

– Не хотите?

– Не могу.

Она взяла кувшин обеими руками. Я наблюдал, как она грациозно поднесла его ко рту. Крупные груди приподнялись, смотрели на меня с вызовом и, хуже того, с обвинением. Я стиснул зубы, надо держаться. Она же ребенок, половозрелый ребенок. А я... в этом мире повзрослел очень быстро.

– Хорошо, – произнесла она, опуская кувшин. Губы ее блестели, окрашенные вином. – Хорошо быть мужчиной...

Я уловил намек, пожал в неловкости плечами.

– От мужчин требуется больше. Мужчин судят строже. Быть мужчиной... трудно.

– Но вам это удается, – обронила она.

Наши взгляды встретились. Снова намек, на этот раз я вопросительно вскинул бровь. Гильома слабо улыбнулась.

– После обеда я общалась с нашими воинами. Осмотрела и убитого Шерга. Никто почему-то не обратил внимания, что рана от меча совсем не смертельная. А убит он ударом чего-то очень тяжелого в бок... Ему сломало все ребра и расплющило сердце. Он умер раньше, чем Гендельсон обрушил ему на голову свой меч!

Я развел руками, сказать нечего, налил себе в кружку. Она не отводила взгляда, серьезные глаза наблюдали, как я беру кружку, подношу ко рту, как двигаются мои губы. Я чувствовал себя неловко, словно на экзамене по этикету, которого вообще-то не знаю.

– У вас на поясе молот, – произнесла она тихо. – Я его осмотрела...

– Ну и что показала криминалистическая экспертиза?

Она не поняла, но догадалась по тону, ответила так же тихо, глаза ее не отрывались от моего лица:

– Шерг был в железных доспехах. Его панцирь слева вмят в грудь с такой силой, что сломаны все ребра и расплющено сердце...

Я поморщился.

– Леди Гильома... Это все ваши домыслы. Никому они не нужны. Разбойник убит, это главное. Кто убил, не так уж и важно. Все видели, что Гендельсон отважно загородил ему дорогу и обрушил свой разящий меч. Что нужно еще? Пусть так и будет.

Она долго смотрела на меня, в глазах удивление сменилось чем-то другим, более сложным, а я не чтец по женским глазам.

– Но... почему?

– Потому, – ответил я. – Пусть будет так.

Она покачала головой:

– Впервые вижу мужчину, который отказывается от подвига.

– Да какой это подвиг, – сказал я невесело. Ее глаза расширились, я запоздало понял, что красивая принцесса поняла меня не так, поняла по-своему. Я имел в виду, что веду более тяжелый бой, что для меня подвиг означает нечто большее, чем ударить большой палкой кого-то по голове, у нас только слово «подвижничество» еще понимают в правильном значении подвига, но она, похоже, решила, что я жру драконов на завтрак десятками.

Ее тело вздрогнуло, на бледных щеках румянец вспыхнул ярче, залил лоб, шею. Губы стали еще крупнее. Она прошептала с очаровательным смущением:

– Я сказала, что впервые вижу мужчину, который... на самом деле я вообще не видела мужчину наедине, ночью... Никто не видел меня обнаженной. Никто не трогал мое тело. Да если бы кто-то даже посмел протянуть руку...

Она часто задышала, в глазах блеснул гнев, а ладонь метнулась к тому месту на бедре, где в первое появление висел изящный кинжал.

Я вскинул ладонь.

– Не продолжайте, леди Гильома. Да не скажите ничего из того, о чем потом можно пожалеть.

Она сказала с вызовом:

– Я всегда отвечаю за свои слова!

– Да, конечно, – ответил я поспешно. – Но, леди Гильома... в моих краях не придается значение девственности... Гораздо важнее другая верность и чистота. Если женщина сохранила до замужества девственность, а потом предает мужа направо и налево, разве это лучше?

Ее глаза заблестели, как звезды. Она подалась ко мне всем телом, едва не касаясь горячей грудью, потом, спохватившись, что истолкую иначе, чуточку отпрянула, но глаза ее впились в мое лицо.

– Сэр Ричард, – сказала она взволнованно. – Из ваших слов выходит, что в вашей стране женщины идут с мужчинами бок о бок? И воюют вместе?..

– Это правда, – ответил я. – Мир жесток.

Она воскликнула:

– Так это же счастье!.. Как вы не понимаете?.. Не сидеть как дура у окна, не ждать, когда приедет некто и увезет тебя, как овцу, в свое поместье. Где только и останется служить чистопородной овцой, что ежегодно рожает наследников!

Я молча протянул ей кувшин. Она поняла, взяла обеими руками. Я смотрел, как она подносит к губам, грациозно и красиво, делает глоток...

– Спасибо, – сказала она. Ее руки поставили кувшин на столик. – Спасибо вам, сэр Ричард.

– За что?

– С вами удивительно. Я даже забыла, что я нагая.

– Подать плащ? – спросил я. Она покачала головой.

– Я сейчас уйду, спасибо, не вставайте. Просто с вами очень хорошо общаться. Но вы правду сказали, что в вашей стране вовсе не требуется хранить девственность?

Я кивнул.

– Правду. У нас не спрашивают женщину, с кем и когда была, занималась ли любовью. У всех к замужеству накапливается опыт и в этой области... девственниц среди невест не бывает. Как и среди мужчин... Однако мне самому очень хочется быть верным своей женщине не только сердцем и мыслями, но и телом... Конечно, она не узнает, где я и с кем... но я же буду знать! Я хочу быть ей верен во всем...

Голос мой дрогнул. Глаза защипало, боюсь, там даже заблестело. До слез далеко... или недалеко?.. но защипало, а Гильома смотрела с глубокой симпатией.

– Сэр Ричард, – прошептала она из самой глубины сердца, – как я ей завидую...

Я не поднимал головы, только краем глаза видел, как она подобрала плащ, скользнула к дверям. Там едва слышно скрипнуло.

Я бросился на ложе, запруда в глазах прорвалась. Я заплакал, но слезы мои были светлые, а в плаче я сам не чувствовал горечи.

Утром я готов был ехать, плечо уже не ноет, а царапины заживут быстро. После обильного – ведь кормят мужчин – завтрака леди Кантина пригласила нас помочь осмотреть ее замок, подсказать, что надо укрепить, где расположить оставшуюся горстку воинов. Обход крохотного замка занял едва ли полчаса, и тогда она вывела нас в город, его тоже нужно защищать силами замка. Мы поднялись по узкой каменной лестнице на городскую стену. Широкая, двое воинов могут разойтись, из массивных гранитных глыб, может долго выдерживать удары катапульт. Леди Кантина так гордилась этой стеной, особенно ее толщиной, что я напомнил себе, чтобы ни в коем случае как-нибудь ненароком не брякнуть про Китайскую стену, это убьет здешних строителей.