Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

– Враги! – прокричал я. Упал, не выпуская из руки меч, откатился в сторону, поднялся на колени и отразил один бешеный удар, сам ударил вслепую, руки снова тряхнуло, в темноте раздался короткий стон, что сменился хрипом.

Я заорал, вскочил, меч в моих руках замелькал, как хворостина. За спиной раздались крики, там Ланзерот и Бернард, а я оказался впереди, загородив врагам дорогу, и теперь бьюсь один!

Я закричал еще страшнее, врага надо ошеломлять, нагонять страх, шагнул вперед, меч все время на что-то натыкался в темноте, ибо врагам еще надо присматриваться, чтобы не поразить своих, а я могу мочить все, что шевелится.

Мимо проскочили сразу двое. Я одному ухитрился поставить подножку, второго достал в прыжке концом меча в спину. Сам упал, не удержавшись, над головой просвистело лезвие ножа. Наугад перехватил не то руку, не то плечо, рванул на себя, стиснул, слыша частый хруст костей. Неизвестный перестал дергаться.

Приблизились Ланзерот и Бернард. Кровь капала с топора Бернарда, Ланзерот брезгливо отирал темные брызги со светлого камзола.

Бернард буркнул:

– Лежишь? Вставай, разлежался! Не слышал, кто-то нападал на лагерь.

Ланзерот вступился:

– Что кричишь на парня? Это он нас разбудил.

Я тяжело дышал, поднялся молча. Набросали на тлеющие угли веток, Бернард обошел недавнее поле боя, я слышал, как он присвистнул. Когда вернулся, на меня посмотрел очень внимательно. Ланзерот уже почистил колет, лег у костра. Бернард сказал веселым голосом:

– Одного ты зарубил, второго я, надеюсь... А если и убежал, гад, то сдохнет все равно, я ему кишки пропорол! Но откуда еще трое? Их порубили, как моя жена крошила в суп петрушку...

Ланзерот быстро посмотрел в мою сторону, на Бернарда, заметил снисходительно:

– Это они от страха. Чтоб не даться тебе в руки, взяли и покончили с собой. Ты ведь зверь в бою, знаешь?

– Знаю, – подтвердил Бернард гордо. Оглянулся на меня. – А ты что скажешь?

Я пожал плечами:

– Да ничего. Поспим еще, а то рассвет уже близко.

Бернард фыркнул, а Ланзерот сказал вполголоса:

– Он знает, что, похваставшись, умалит победу.

Я услышал, на душе разлилось нежное тепло. Видела бы меня принцесса, мелькнуло в голове. Хоть и застали врасплох, но я показал себя неплохо. Надеюсь, Бернард ей расскажет, что это я троих...

Утром пробудился под птичий щебет. Воздух был сухим, вчерашний дождь остался где-то в другом мире, а здесь земля была все такой же сухой и твердой. За деревьями открылся ручей, даже не ручей, как вскоре я обнаружил, а почти речка, кое-где перегороженная бобровыми плотинами, из-за чего в запрудах воды скопилось, как в Цимлянском море.

Коней напоили, сами рыцари не больно спешили искупаться. На меня смотрели с удивлением и подозрением, будто я с потом смывал и божью благодать. Я поспешил поскорее вытереться, пошел седлать коня себе и Бернарду.

Рудольф за моей спиной восхищенно цокнул языком. Я обернулся, священник пошел по воде в самом широком месте. Я протер глаза, вытаращил их, чувствуя, что они у меня выдвигаются, как у хамелеона, на стебельках. Вода прогибалась под подошвами растоптанных башмаков Совнарола, как молодой ледок... нет, как пленка поверхностного натяжения под лапками бегущей водомерки!

Но водомерка передвигается на шести или восьми широко расставленных ножках, а священник шел на задних конечностях, его шатало. Я успел подумать: что, если упадет? Прорвется ли пленка под его растопыренными пальцами или сухим и острым задом?

Ланзерот, Бернард, принцесса и Рудольф с Асмером смотрели с благоговением. Все шевелили губами, Ланзерот перекрестился, а губы Бернарда шлепали, словно он что-то жевал. Судя по его просветленному виду, он шептал явно не площадную брань.

– Великий Билл, – сказал я вполголоса, – и его Майкрософт... Как он это делает? Водоотталкивающие подошвы?

Рудольф ответил шепотом, глаза не отрывались от священника:

– Верь, и ты пойдешь по воде.

Я вздрогнул.

– Благодарю. Не стану даже и пробовать.

– А ты призови своих демонов, – посоветовал он злорадно.

– Каких?

– Ты только что называл их имена. Но что они, против бога?

– С нами бог, – согласился я. – Так кто же против нас?

Рудольф на миг перевел взгляд на меня.

– Прекрасные слова! Кто это сказал?

– Не помню, – пробормотал я. – Помню только: «Дойчлянд, Дойчлянд, юбер аллес, юбер аллес, Гот мит унс... »

Но Рудольф не слушал, глаза не отрывались от священника, что дошел уже до середины реки. Балахон колыхался, в прозрачной воде видно было, как снуют рыбешки, шарахаются от темной тени, что скользит по оранжевому песчаному дну, как жуткое чудовище.

Священник наклонился, я уж подумал, что высматривает тайные знаки, но худые руки метнулись к воде. Шлепок, брызги, священник разогнулся – в руках билась крупная толстая рыбина.

– Отец небесный, – прошептал Рудольф, – вот это охотник! У меня собака была, поверишь, как медведь! Так она тоже вот так часами сидела и била по воде лапами.

– И что? Ловила?

– Еще как! У нее ж когти.

Священник выбросил на берег рыбу. Рудольф безуспешно пытался поймать, она выгибалась дугой и с силой отталкивалась от земли, прыгала, скакала. Прибежал Асмер и ловко стукнул рукоятью топора рыбу по голове.

Священник поймал еще три, одну другой крупнее. Лицо его сияло торжеством.

Я тихонько спросил Бернарда:

– А как же не убий, не проливай крови? Он же не дал тебе оленя пырнуть ножом.

Бернард удивился:

– Так олень же почти человек! А это рыба!

– А рыба не...

– У рыбы ж нет крови, – заявил Бернард твердо. Я посмотрел в его честные глаза, на сияющее лицо священника. Да, здесь «зеленые» появятся не скоро. Как сказал Рудольф, верь – и ты пойдешь по воде. Верь, что убить рыбу – это не убийство, и это не будет убийством. И не зачтется как грех.

Интересная логика. Надо запомнить и, выпадет случай, воспользоваться.

Пока запрягали волов и выкатывали из зарослей повозку, Бернард и Ланзерот привычно уехали далеко вперед. Мы с повозкой выдвинулись из леса медленно, осторожно. Солнце тут же соскользнуло с зеленых веток на голову и плечи, одинаково дружелюбное к добру и злу на земле.

Впереди долина, кое-где редкие группки деревьев, небольшие холмы. Небо снова чистое, синее, облака белые и взбитые, как свежие сливки. Когда мы провели волов мимо ближайшего холма, я видел, как оттуда с вершины торопливо сполз Бернард, только в ложбинке поднялся и, пригнувшись, бегом вернулся к коню.

Его крупные руки привычно сняли мешок, там разобранный арбалет, могучий охотничий нож, что более хлипкому послужил бы мечом, а настоящие метательные ножи Бернард засунул за голенища сапог. Его исполинский топор, гордость его рода – справа от седла. Еще я заметил, что Бернард возит с собой лук, но только дважды попользовался, да и то когда потерял в схватке топор и, схватив лук, крушил им, как оглоблей, вражеские черепа. Не то чтобы не умел стрелять, я уверен, что немногим уступает Асмеру, но такому медведю надо ощущение схватки, а ее нет, когда натянешь и отпустишь тетиву, а далекая фигура вдруг дернется и рухнет, схватившись за живот. Да и кроме того, он однажды громогласно заявил, что стрелок из него неважный. Чтобы вот так попасть в человека с сотни шагов, как Асмер, жертву надо привязать к дереву, а в колчане чтоб было с полсотни стрел... Но я чувствовал, каким-то образом чувствовал, что Бернард зачем-то сознательно умаляет свое умение.