Юрий Никитин - Трехручный меч

Он умолк, я присвистнул озадаченно. За спиной раздался тихий голос Генриха:

— Ответь и мне, мудрый оракул, и я осыплю тебя золотом. Меня ничто на свете не интересует, кроме проклятого всеми небесами тролля по имени Катарган.

Жрец быстро взглянул в его лицо, мне почудилось, что морщинистое лицо дрогнуло, взгляд чуть ушел в сторону, в следующее мгновение жрец прямо взглянул в лицо рыцаря и произнес бесстрастно:

— Ты ранен, великий воин… Стоит ли умножать тебе свои печали?

Генрих прорычал:

— Ты прав, я ранен и оттого зол. Твой оракул ответит?

Из повозки раздалось тихое:

— Тролль по имени Катарган — ключ к зачарованным воротам Властелина Тьмы.

Взгляд жреца померк, плечи опустились, он чуть приподнял занавеску и пошептался с сидящим внутри. Прибежала женщина с толстым одеялом в руках, жрец, судя по его движениям, укутывал оракула, высвободившего слишком много жара на мистическое видение. Мы проехали мимо, Генрих побледнел, покачивался, процедил сквозь зубы:

— В той роще свалюсь… Не хочу, чтоб видели…

Деревья приближались слишком уж замедленно, Генрих пошатнулся, едва за нашими спинами сомкнулась листва. Я поддержал, пока он покидал седло, ладони мои окрасились кровью, поспешно усадил под деревом. Королева торопливо развела костер, я снял с рыцаря доспехи, присвистнул. Рана глубокая, кровь все еще струится, вязаная рубашка промокла, острие копья гиганта пробило стальной доспех, прорвало кольчугу и вонзилось в бок, после чего копье сломалось. Обломок вырвало из раны, сломав при этом пару ребер. Стойкий этот Генрих, я бы уже орал, как свинья в огне.

Захлопали крылья, ворон опустился на ближайший пень, прокаркал:

— Мы нашли волшебную живицу!

— Что это? — спросила королева.

Ворон проигнорировал ее, не его сюзерен, да еще женщина, вообще не человек, а так, вроде муравья, сообщил:

— Волк уже несет! Это я вперед, чтобы ничего не делали, только рану промыли!

— А где вода?

— И эту высмотрел, — гордо сообщил ворон. Поправился: — Высмотрели. Вернее, волк отыскал, мне за ветками не видно сверху… Всего десяток деревьев дальше, там ручеек, даже рыба вроде бы…

Затрещали кусты, волк выбежал с пучком крупных зеленых листьев в пасти. Желтая живица растекалась, как мед, сразу же заклеила мне пальцы. Королева, оглядываясь на меня, торопливо и очень неумело обихаживала Генриха, охала, стонала от жалости, в то время как он терпел молча, только побледнел еще больше.

Обнаженный до пояса, он поражал бледностью кожи, никогда не видавшей солнца, но зато лучше видно атлетическое сложение, несколько глубоких шрамов и множество мелких. Несмотря на молодость, повоевать уже успел, успел…

— Терпи, — предупредил я, — эта зараза может быть кусачей.

Королева спросила с тревогой:

— Вы уверены в… этой смоле?

— В народных средствах? — переспросил я. — Я тоже предпочел бы столичную клинику!

Генрих стиснул зубы, я накладывал желтую смолу слишком грубо, сам понял, переложил в подставленные ладони королевы:

— Ваше Величество, у вас пальчики должны быть помягче, а мои привыкли больше к рукояти меча!

Королева, краснея до ушей, бережно покрывала, смазывала, нежно втирала в мелкие порезы, в ее прекрасных глазах заблестели слезы. Я посмотрел на них, попробовал вытереть ладонь о ствол дерева, но лишь оторвал кусок коры, а когда поскреб еще, насобирал на пальцы мусора, кусочков коры.

Чертыхаясь, пошел искать ручей, уже понимая, что и вода не поможет, надо будет ждать до утра, когда жировая смазка ладони отслоит эту лечебную, как уверяет ворон, гадость.

* * *

Утром Генрих выглядел еще более осунувшимся, измученным, однако приветствовал меня вялым взмахом обнаженной длани:

— Как спалось?

— Отлично, — сообщил я и сбросил наземь молодого оленя. — Наглец, хрустел ветками прямо над головой! Совсем звери обнахалели, что уж говорить о людях?

— Помогу разделать, — сказал он.

Я изумился:

— А как же рана?

Он улыбнулся с неловкостью, в глазах некоторое удивление, бросил взгляд на зарумянившиеся щеки королевы.

— Благодаря вашей чудесной мази и волшебным пальчикам Ее Величества я чувствую себя хоть и слабым, но будто родившимся заново.

— У народной медицины еще есть резервы, — признал я. — Так еще чуть — и в астрологию поверю, а то и в демократию… Что ж, доставайте ваш нож, а я принесу еще хворосту.

Когда вернулся с огромной охапкой, да еще и приволок целиком небольшое высохшее деревцо, на поляне уже полыхал костер, волк с рычанием копается во внутренностях, с края поляны мощные удары кирки, но это не Томас с Олегом в каменоломнях, а ворон смачно долбит череп неосторожного оленя.

— Прекрасно, — сказал Генрих, — Ее Величество, оказывается, прекрасно разбирается в способах свежевания дичи. Оказывается, в методах разделки туш оленя и лося много общего. Признаюсь, я узнал много интересного…

Королева сказала светским голосом, но глаза ее блестели:

— Я тоже узнала немало нового. Мой отец никогда не разделывал оленя с таким изяществом и мастерством.

— Спасибо, Ваше Величество, — произнес Генрих с поклоном.

Я подбросил толстых веток в огонь, пусть прогорают быстрее, чтобы дали крупные угли, разложил на плоских камнях тонкие ломти нежного мяса. Волк вскинул голову, посмотрел снисходительно и снова принялся пожирать вкусное и полезное, пренебрегая извращениями с нормальной здоровой едой.

* * *

За обильным завтраком королева чуть ли не насильно засовывала Генриху в рот самые лакомые куски оленины, ведь ему поправляться надо, восстанавливаться, заращивать жуткую рану, он такой сильный и мужественный, образец для всех рыцарей, Генрих смущался, но ел, мне показалось, что пальцы королевы всякий раз вздрагивают, когда касаются его твердых губ, оба замирают, я еще подумал, что так бравый рыцарь еще и подавится, забывая проталкивать в нужное горло.

— Жаль, — сказал я, — что оракул может только на один вопрос… Хотя иначе сколько бы народу ломанулись на халяву! С расположением смерти Черного Властелина еще как-то понятно, хотя и не конкретно, а вот при чем здесь этот проклятый тролль… как его…

— Катарган, — подсказал Генрих, голос его сразу потвердел, глаза заблистали гневом. — Я вобью его в землю по ноздри!..

— Да-да, — согласился я, — по самые-самые.

Королева произнесла задумчиво:

— А нет ли в словах оракула некоего иносказания?

Я не успел ответить, Генрих с небрежностью отмахнулся:

— Да какие иносказания? Когда удается понять просто, надо понимать просто.

— Бритва Оккама, — сказал я, этот парень мне нравится все больше, хоть и барон. — Хорошо бы понять просто…

Королева слегка обиделась, а Генрих, не замечая, рубанул воздух левой рукой, скривился, сказал уже тише: