Юрий Никитин - Трехручный меч

В сторонке раздалось злое рычание:

— Мой лорд, да сделайте же что-нибудь!.. Вас же жрут!

Я всмотрелся, крохотная блондинка припала ртом прямо к вене, я осторожно притронулся к ней пальцем и увидел, что ее нежное полупрозрачное тело медленно розовеет, наполняется кровью, как медицинский шприц, которым берут кровь на биохимию. Ахнув, я ухватил ее за талию, попытался оторвать, но вцепилась зубами и руками в кожу крепко. Зарычав, рванул, отшвырнул в сторону.

— И остальных! — прорычал волк. — И… оста… льных…

Он подпрыгивал, хватал на лету, проглатывал и прыгал за другими. Ворон жутко каркал и носился как вихрь, сбивая крыльями и всем телом, хватая клювом тех, кого не доставал волк. Впервые действуют слаженно, как спаянная команда. Опомнившись, я начал сгребать их с тела, жутко пожалел, что не в стальном панцире, хотя бы кожаный доспех, а так повисли на мне, как пиявки, целые гроздья, отрываются плохо, жадно сосут кровь. Наконец я просто с силой хлопал по телу, расплющивая их, как крупных комаров, ломая прекрасные крылья и все остальное.

Тело покрылось кровью, мелкие тельца осыпаются на землю, уже расплющенные, красные, как вымазанные киноварью, все еще прекрасные, как произведения искусства, побывавшие под сапогом оккупанта.

Несколько крылатых существ улетели, а часть, как я заметил, вообще оставалась там, на месте, время от времени ныряя к цветам, а на меня не обращали ни малейшего внимания. Я провел ладонью по груди, тоже покраснела, кровь сочится из мелких прокусов. Видимо, подобно крылатым летучим мышам-вампирам, выделяют такую слюну, что анестезирует, жертва даже не замечает, что ей прокусили вену и выкачивают кровь…

— Чертовы бабы, — сказал я потрясенно. — Ну и бабы…

Волк спросил настороженно:

— Вы о чем, мой лорд?

— Говорю, что самцы вон цветочками питаются, нектар собирают. А самки… У комаров тоже только самки пьют кровь, не знал?

Волк пробурчал:

— Да я как-то не рассматривал половую принадлежность комаров. Меня, кстати, не кусают.

— И меня, — каркнул ворон довольно.

Клюв у него окрасился красным по самый затылок, да и крылья блестят, смазанные моей же кровью, когда он лихо рассекал вампиров жесткими перьями, хватал когтистыми лапами или успевал проткнуть клювом.

— Мой лорд, вы потеряли много крови, — сказал волк угрюмо.

Я прислушался к себе, отмахнулся, стараясь, чтобы голос прозвучал небрежно и не выдавал моего страха:

— Это даже полезно. Раньше вообще отворяли кровь, чтобы омолодить человека, придать ему… э-э… бодрости. А сейчас прописывают пиявки. Лучше начинают работать селезенка, спинной мозг…

Ворон вставил саркастически:

— Да и головной тоже. Не так ли, мой лорд?

Раздался жуткий рев. Я не задрожал только потому, что превратился в соляной столб, этот рык что-то сделал с моими внутренностями, моим сердцем, что жалко трепыхнулось и остановилось, и даже с кровью, она вообще похолодела и застыла, как смола на морозе. Рык не оглушающий, зверь еще далеко, но в нем царственная мощь, уверенность в силах и своем коронном праве карать и миловать…

— Лев?.. — прошептал я замороженными губами.

— Он самый, — подтвердил волк угрюмо. — Но не простой…

— Волшебный?

— Именно, — ответил волк.

— Как его зовут? — спросил я зачем-то.

Волк промолчал, взглянул на ворона. Тот трепыхнул крыльями, признался:

— Я острова не знаю. Но лев, ты прав, не простой. Если бы не здесь, у него было бы грозное имя.

Я лихорадочно старался сообразить, как же уцелеть. Есть звери простые, как просто львы, вепри, медведи, орлы, а есть особые, получившие за свою ужасающую мощь имена, пусть даже по имени местности, где свирепствуют, как, к примеру, Немейский лев, Каледонский вепрь, Лернейская гидра. Все эти особые звери обычно сыновья либо титанов, либо самого Зевса, зачатые по пьяни, как у него нередко бывало, убить такое чудовище — подвиг, даже Гераклу засчитали убийство каждой из таких кошмарных тварей за отдельный подвиг, вообще герои становятся героями не столько за подвиги в рукопашной, сколько за убийство Змея Горыныча, Тугарина, Огненного дракона, Медузы и прочих таких вот… особых, удостоенных личных имен. Вернее, прозвищ.

Из чащи выметнулось длинное тело, похожее на поток расплавленного золота. Я вскрикнул и бросился бежать по направлению к скалам. За спиной послышалось тяжелое жаркое дыхание, я прыгнул на скалу и торопливо, быстрее самой проворной обезьяны, взобрался на самую вершинку. Лев набежал и ударился о скалу грудью, она чуточку вздрогнула, а массивный камень под моей ногой треснул и едва не свалился. Лев распахнул жуткую пасть, лучше бы я зажмурился, чем увидел этот жуткий красный, как жерло адовой печи, туннель за двумя частоколами, сверху и снизу, длинных и острых, как ножи, зубов!

Чудовищный, вжимающий в камень рык начался на неслышной в инфразвуковом диапазоне ноте, но я услышал, душа затрепетала, а тело расползлось, как у медузы на жарком берегу. Рык длился, размазывал меня по камню, напоминал разницу в нашей мощи, я закрыл глаза и с тоской думал, что на фиг мне все это спасательство человечества, что мне, больше всех надо. Другие сейчас развалились в мягких креслах и пивко пьют, а я весь и так искусанный, сижу здесь и понимаю, что на этом островке уж точно никуда от этого зверя не денусь…

Рев длился целую вечность, а оборвался все такой же низкой царственной нотой, властной и подавляющей всякое возражение. Я с трудом открыл испуганные глаза. Лев отступил на пару шагов и рассматривал меня желтыми хищными глазами. Если это лев, то понятно, почему их нет на материке. Если бы такие появились там, материк бы обезлюдел. Размером с коня, лев обладал массивным телом, могучими толстыми лапами, а голова, и так у львов крупнее некуда, вообще размером с кухонный стол.

— Ну что, — сказал я дрожащим голосом, — давай разойдемся, а? Тебе сюда не влезть…

Лев присел, я застыл, вдруг да скакнет, не так уж я и высоко, но лев побыл в таком положении с минуту, место удобное, да так и остался, обдумывал неспешно. Добыча никуда не денется, а он царь зверей, даже не простой, а царь царей, то есть простых львов.

Я тоже рассматривал его во все глаза, он все больше напоминал великолепную статую, отлитую целиком из золота. И лежит так, как львы Эрмитажа, величественно и царственно, прекрасно осознавая, что никто не посмеет их побеспокоить во время их царственного отдыха. Роскошная грива, истинно царская, широченная грудь, толстые лапы, одним ударом легко сломает спину слону, а в пасти унесет носорога, как собака носит щенков.

Он перехватил мой взгляд и слегка приподнял верхнюю губу, показывая длинные клыки. Желтые, немигающие, как у змеи, глаза изучали меня очень внимательно, как будто впервые видел человека. А может, и впервые, какой сумасшедший сюда забредет, все берегут жизни, да что там жизни, здоровье берегут — подумать стыдно!