Чарльз Де Линт - Городские легенды

Я слышу свой стон, Джэк входит в меня, жарко дышит мне в ухо. Я чувствую тяжесть его тела, вдыхаю его запах. Мои бедра скользят по его бедрам, наши тела только настраиваются на тот самый совершенный ритм, как вдруг я просыпаюсь в своей постели, вокруг меня обвилась простыня, рука между ног, палец на том самом месте, двигается вверх и вниз, вверх и вниз...

Софи умолкает.

— Жестко, — поизносит Джилли минуту спустя.

Софи смущенно усмехается:

— Да уж знаю. Я и сейчас-то едва на месте сижу, стоит только вспомнить. А уж в ту ночь — я была так распалена, когда проснулась, что даже думать не могла. Так и продолжала, пока не кончила, а потом лежала, выжатая как лимон. Пошевелиться сил не было.

— У тебя ведь, кажется, знакомый есть, по имени Джек Кроу [33]? — спросила Джилли.

— Да, он еще салон татуировок на Палм-стрит держит. Я с ним пару раз встречалась, но... — Софи пожала плечами, — ты знаешь. Ничего не вышло.

— Да, верно. Ты мне говорила, что его, кроме татуировок, ничего не интересует.

Софи покачала головой, вспоминая:

— Да, он предлагал мне татуировки в интимных местах сделать, чтобы знали только я и он, и никто больше. О Господи.

Кот распластался у нее на коленях, головой к животу, и задремал. Глубокое звучное мурлыканье волнами исходило от него. Софи оставалось только надеяться, что блох у него нет.

— Но парень из моего сна был вовсе не похож на Джека, — сказала она. — И к тому же его зовут Джэк, через "э".

— Что это за имя такое?

— Нормальное имя, из сна.

— Ну а потом ты его встречала, на следующую ночь?

Софи покачала головой:

— Нет, хотя не из-за отсутствия интереса.

На третью ночь я оказалась в домике, крохотном, прямо как из сказки. Повсюду развешаны пучки трав, очаг кажется огромным, особенно для такой маленькой комнаты, в нем черные железные горшки, чайник стоит прямо на камнях, толстые домотканые половики под ногами, аккуратно заправленная узкая кровать в углу, часы в простенке у двери, грубо сколоченный деревянный стол и пара стульев — у закрытого ставнями окна. Старуха как раз сидела у стола.

— Вот и ты, — сказала она. — Я тебя прошлой ночью искала, но не нашла.

Я так привыкла к этим ночным делам, что уже не пугаюсь, а принимаю все как должное, правда, на этот раз я немного разочарована тем, что оказалась здесь, а не в амбаре.

— Я была с Джэком, — говорю я, и старуха хмурится, но молчит.

— Ты его знаешь? — спрашиваю я.

— Слишком хорошо.

— С ним что-нибудь не так?

Я чувствую, как при одном упоминании его имени меня снова начинает бросать в жар. По-моему, с ним все очень даже в порядке.

— Не стоит он доверия, — говорит наконец старуха.

Я трясу головой:

— Мне кажется, он не меньше вас беспокоится из-за той женщины, которая утонула. Он мне про нее рассказывал: и как она уходила в Страну фей, и все прочее.

— Никогда она у фей не бывала.

— А куда же она уходила?

Теперь старуха трясет головой.

— Слишком много вороны каркают, — ворчит она, и я теряюсь в догадках, кого она имеет в виду, одного Джэка или все воронье племя? Неужели Джэков может быть много?

У меня даже мурашки бегут по коже. Я рядом с ним одним плохо соображаю; а если их окажется несколько, то у меня, пожалуй, и вовсе предохранители полетят, и я просто растаю, как Снегурочка.

Но старухе я ничего такого не говорю. Джэк будит и доверие, и желание, чего о вас, бабушка, не скажешь.

— Ты нам поможешь? — говорит она вместо ответа.

Я сажусь напротив нее за стол и спрашиваю:

— О чем вы?

— О Луне, — отвечает она.

Я трясу головой:

— Не понимаю. Вы про ту женщину, которая утонула в пруду?

— Утонула, — говорит старуха, — но не умерла. Пока.

Я начинаю спорить, но тут до меня доходит, где я. Это же сон, а во сне может случиться что угодно, разве нет?

— Только ты можешь разрушить чары боглов, — говорит старуха.

— Я? Но...

— Завтра, когда будешь ложиться спать, положи в рот камешек, а в руку возьми ореховый прутик. Может статься, ты окажешься у меня, а может, и со своим Вороном, но, как бы то ни было, молчи, не говори ни слова. Иди на болото и не останавливайся до тех пор, пока не найдешь гроб, а на нем свечу, тогда скоси глаз, и очутишься там, куда я тебя водила давеча.

Она умолкает.

— И что я должна сделать потом? — спрашиваю я.

— То, что надо.

— Но...

— Я устала, — говорит она.

Она машет на меня рукой, и я опять просыпаюсь в своей постели.

— Ну и? — не терпелось Джилли. — Ты это сделала?

— А ты сделала бы?

— В ту же секунду, — выпалила Джилли. Она придвинулась поближе к Софи, и заглянула ей в лицо. — Только не говори мне, что ты не сделала того, о чем она тебя просила. Не говори, что на этом все закончилось.

— Вся история показалась мне такой глупой, — ответила Софи.

— Ну, пожалуйста!

— Нет, правда. Одни бессмысленные загадки. Я знала, что это сон, что в нем вовсе не обязательно должен быть смысл, но, с другой стороны, сна чала все было так связно, а потом совсем запуталось, вот мне и показалось... ну, я не знаю. Нечестно как-то.

— Так ты это сделала?

Софи наконец сжалилась.

— Да, — ответила она.

Я ложусь спать с маленьким гладким камешком во рту и долго не могу заснуть: мне кажется, что ночью я обязательно его проглочу и поперхнусь. Про ореховый прут я тоже не забыла, хотя какой толк что от того, что от другого — ума не приложу.

— Ореховый прут нужен, чтобы кикиморы и боглы не подступались к тебе, — слышу я голос Джэка. — А камень будет напоминать о твоем мире, о разнице между сном и явью, чтобы ты, забывшись, не разделила судьбу Луны.

Поросший травой бугорок, на котором мы стоим, как островок почти сухой земли посреди трясины, но и он пружинит под ногами. Я хочу поздороваться, но Джэк прижимает палец к губам.

— Старая она, матушка Погода, — говорит он, — да и странная, но в одном ее мизинце магии больше, чем простому смертному суждено повидать за всю жизнь.

Раньше я даже не задумывалась о том, какой у него голос. А он как бархат, нежный, гладкий, но совсем не похож на женский. Слишком звучный.

Он кладет ладони мне на плечи, и я чувствую, что вся таю. Я закрываю глаза, поднимаю голову, но он поворачивает меня спиной к себе. Накрывает ладонями мои груди и целует меня в шею. Я прижимаюсь к нему, но он приближает губы к моему уху и начинает шептать.

— Тебе надо идти, — говорит он тихо, его дыхание щекочет мне ухо. — На болото.

Я вырываюсь из его объятий и поворачиваюсь к нему лицом. Я хочу сказать: «Почему я? Почему я должна идти туда одна?» Но не успеваю я выдавить и звука, как его ладонь уже зажимает мне рот.

— Верь матушке Погоде, — говорит он. — И мне тоже верь. Только ты можешь это сделать, больше никто. Идти тебе или нет, выбирай сама. Но если хочешь попытаться, не говори ни слова. Ты должна пойти на болота и найти ее. Тебя будут соблазнять и мучить, но ты просто не обращай внимания, иначе лежать и тебе под Большой Корягой.