Харитон Мамбурин - Припарка мёртвому

Пусть этим занимается кто-нибудь другой. Например тот, кому нужен опыт.

— Ты был прав тогда, — донеслось мне в спину негромкое, — Нихон действительно опасность для всех нас. Я хочу договориться. Вместе, мы их победим.

— Не, спасибо! — бодро крикнул я в ответ, не оборачиваясь, но маша рукой, — Я как-нибудь сам! Не лезьте не в своё дело!

Глупость, конечно. Но еще большая глупость доверять тому, кто хочет с тобой договориться на том месте, где стояла организованная на тебя засада. Плюс пара половников острого желания уязвить богиню еще сильнее.

Дверь одного из сараев, к которым я подходил, с грохотом распахнулась, являя миру белоснежного единорога, тут же устремившегося ко мне высоким бодрым галопом. Я шагал к Картеру, тот скакал ко мне, всем своим видом выражая игривую радость и восторг. Это было так… необычно, что я не выдержал, раскрыл руки в широком жесте, планируя как следует обнять старого друга, и ликующе выкрикнул:

— Картер!

Единорог с разбега прыгнул ко мне, доворачивая корпус вбок, и от всей своей широкой кошачье-конской души зарядил мне всеми четырьмя копытами в грудь.

Небо тут же показалось с овчинку.

Шлепок. Ржание. Разряд. Клуб дыма.

Комбинация повторяется.

Еще, еще и еще. Звуки шлепков и ржания менялись, но вот разряды были совершенно одинаковые. Единорог 51-го уровня вкладывал в них всю душу.

За что и получал по жопе.

А еще я курил трубку, а Картер был подвешен в воздухе цепями за все четыре копыта. Шла профилактическая беседа на тему отцов и детей, а также подросткового максимализма. Чтобы не смущать местных богомольцев своей закутанной в плащ фигурой, я занимался с единорогом в близлежащем лесочке, искренне надеясь, что местные недостаточно любопытны, чтобы соваться сюда на звуки воспитываемой лошади.

Хотя нет, не воспитываемой. Картер шарахал в меня молниями, пока не выдохся, но зато после этого его можно было отпускать. Положив единорога на твердую, местами заметенную снежком землю, я уселся рядом с его красивой частью, оставив умную отдыхать от побоев. Обняв питомца за шею, дабы он никуда не делся, я приступил к общению. Как говаривал кто-то умный — «Кнутом, пряником, пистолетом и добрым словом можно добиться куда большего, чем просто добрым словом».

Правда, добиваться было нечего. Я пришел лишь поговорить.

— Знаешь, Картер, — сказал я своему неверному коню, продолжая купировать его вялые попытки к побегу, — Мне вот буквально только что сказали одну вещь. Самая большая… нет, не так. Самая женщинная… тоже не так. В общем, одна ну очень женщина только что мне сказала, что я прав. Это почти индульгенция на всё, наверное…

Единорог злобно заржал и засучил задними копытами, взрывая мерзлый грунт. Я ни грамма не сомневался в том, что всё, что им двигает — это вредность. Создавая это существо, местная Система совсем не поскупилась на интеллект, но компенсировала его зашкаливающей вредностью, совершенно, в принципе, логичной. Ни коты, ни трансформирующиеся из них жеребцы не славятся покладистым характером. Это не собаки какие-нибудь. Что хорошо объясняет, почему я за все свои приключения практически не видел питомцев у других Бессов. Возможно, они есть практически у всех, но какой в них толк, если характер зверя вот такой вот? Хотя, на всё можно взглянуть с разных углов…

— Картер, прекрати, — попросил я. Приказы отдавать не было никакого смысла. Пришлось повторить, чтобы до животины дошло, — Прекрати, или мне придется тебя просто отпустить и уйти. Я пришел проститься.

Единорог замер аж на целую минуту.

А потом издал негромкое просительное ржание.

Я его понял и разорвал свою хватку. Питомец встал на подрагивающих ногах, несколько раз встряхнулся… а затем неспешно встал так, чтобы мы могли смотреть в глаза друг другу. Я осмотрел старого… знакомого? Друга? Да нет, к сожалению. Просто связанное со мной разумное существо.

— Знаешь, я всё это время тупил, не понимая, почему ты постоянно вредничаешь, — начал я изливать душу внимательно слушающему меня животному, — Всё думал, что я тебя разбаловал своим отношением. Свобода воли вместо приказов, забота и уход вместо отзыва в небытие… и так далее, тому подобное. Я был не прав.

Конь настороженно поднял уши и вопросительно всхрапнул, сделав большие глаза.

— Понимаешь, в меня тут женщину сунули, — заставил я коня сделать совсем уж большие глаза. Ему стало определенно не хватать матроски и силы луны. Я хохотнул, продолжая, — Просто не спросили ни её, ни меня, взяли и сунули. Жить без всякого влияния на собственную судьбу, без малейших шансов освободиться… а самое главное — совершенно ненужным придатком к кому-либо… это уничтожает. Я поставил себя на твоё место и… ужаснулся. Зачем я тебя держал?

Выслушав, Картер принялся крутиться на месте, закатывая глаза и шлепая себя хвостом по бокам. Он что-то пытался изобразить этой пантомимой, но я никак не мог провести аналогии между единорогом и умирающим лебедем, поэтому наблюдал дальше. На озвученные вслух догадки, включая версию о мучительном запоре, Картер неистово тряс головой. Потом я понял.

— Ты имел в виду «наконец-то»?

Питомец закивал изо всех сил. Я вздохнул, чувствуя острое воспаление совести. Действительно, всё это время, буквально с того самого момента, как мы вместе били гоблинов Зеленого Ада, я таскал его за собой абсолютно без всяких причин. Как чемодан без ручки. Пустой.

— В общем, так, — заявил я рассматривающему меня бывшему коту, — Сейчас мы разбежимся. Ты свободен настолько, насколько это в моих силах. Я не призову тебя и не отзову. Если умрёшь — то воскрешения не будет. Гарантировать я тебе могу только шесть лет, до конца первого столетия, но это будут твои шесть лет. Понял?

Картер утвердительно кивнул. Я поднялся с земли, отряхиваясь от налипшей грязи. Единорог подошел ко мне вплотную, задрав морду, насколько мог. Этого ему определенно не хватило, поэтому он встал на дыбы, чтобы опустить свою морду мне на плечо. Теплые лошадиные ноздри шумно фыркнули мне на ухо.

Я похлопал его по спине, наказав не попадаться на глаза Бессам.

А затем он повернулся ко мне своей белой, лошадиной, битой задницей… и не спеша ушел прочь от меня и от поселения, в котором по моей воле провел столько месяцев.

Навсегда.

Я смотрел ему вслед, даже после того, как он скрылся. Слух ловил и ловил ломаемые моим бывшим питомцем ветки, пока тот уходил всё дальше и дальше. С души упал камень — небольшой, очень привычный, но всё равно тяжелый. Еще одна несправедливость мира исправлена. Хотя кто определяет, что есть справедливость, а что — нет? Разве что Куратор.

Отвечая моим мыслям, на фоне белых клубов исторгаемого мной дыма и пара ярко зажегся красный конвертик в углу зрения. Системное сообщение? Сколько лет я таких не видел.