Коллектив авторов - Бесконечная история

Хотелось осмотреться внимательнее, но из гостиной уже доносилось недовольное кряхтение, а препираться сейчас было слишком опасно. Нужно было как следует подумать на счет того, что Байрон скрывал на сей раз.

Когда Док уже выходил, ему попалась на глаза лежащие на крышке бельевой корзины телефонная трубка, блокнот и погрызенный карандаш. Нехитрые манипуляции быстро помогли выяснить, что последним, кому звонили, был некий Колин Дарси — так, кажется, звали редактора Байрона. И учитывая, что вечером Митос разговаривал с Джо, Байрон звонил редактору среди ночи. С записью в блокноте все было сложнее и проще одновременно.

Митос смотрел на строки на бумаге, прекрасно узнавая их — и не узнавая в то же время. Вилла Диодати. 1816. Счастье, безумие. И эти строки. То криком, то шепотом. Но теперь-то к чему? Нет, Байрон любил «Прометея». Но к чему ему взбрело в голову переписывать строки сейчас? В голову лезли воспоминания о днях куда более ранних, чем их приключения с Клер и супругами Шелли.

Он возвращался в Лондон, словно против собственной воли. Наверное, он рехнулся. Спятил. Наверное, воздействие опия на разум, на пусть даже и бессмертный мозг, было сильнее, чем считала медицина. Но как бы там не было, он возвращался.

«Достопочт. Д-ру Адамсу.

Мой дорогой друг, брак, а вместе с ним и моя судьба трещат по швам. Моему телу и разуму нужен лекарь, а не та шайка шарлатанов, которыми я окружен. Возвращайтесь в Лондон, доктор Адамс. Молю вас и заклинаю.

P.S. Десятого числа сего месяца родилась моя первая законная дочь — Августа Ада. Я был бы счастлив, не будь раздавлен».

Лишь в отдельных словах он узнавал того, кого уже успел назвать другом. И от кого бежал, как от чумы. От невольной ассоциации его передернуло.

Перед отъездом из Ковентри Бенджамин успел навести кое-какие справки, и если им можно было верить, то лорд Байрон преувеличивал свое печальное положение. Да, ходили слухи, что приключился ряд серьезных финансовых затруднений, а также некие проблемы со здоровьем, ничего конкретного о которых известно не было. О его семейных делах известий и того меньше, что естественно, учитывая недавнее положение леди Байрон.

На этом этапе желание отказаться от поездки было сильнее всего, но что-то иррациональное, совершенно безумное заставляло верить словам поэта куда сильнее, чем добытой информации.

Митос встретил его в парке, появляться на Пикадилли раньше времени не было никакого желания.

Не будь Митос уверен, он решил бы, что произошла какая-то путаница. Лорд Байрон был столь же холоден и спокоен, как при их последней встрече. Вкратце рассказал о дочери. Митос с трудом поборол желание отпустить колкость. Белла оказалась не такой и святой, как выглядела. Версию о том, что у Предбессмертных могут быть дети, Старейший считал очередной сказкой.

В какой-то миг желание развернуться и уйти, чтобы не появляться в жизни этого мечущегося аристократа, почти победило, и Байрон, судя по всему, это почувствовал.

— Доктор, вы ведь верите в абсолютное торжество разума? В его величие? Так скажите, как помочь ему победить мятежную душу? Как вырваться из этого рабства и обрести бессмертие и покой?

Митос остановился и пристально посмотрел молодому человеку в глаза:

— Бессмертие и покой? Вы можете совместить в своем сознании эти понятия? Если вы ищете действительно этого, то могу вас разочаровать. Разум тут ни при чем. Бессмертие и покой могут быть едины лишь в смерти, — злость все же прорвалась наружу, руша казавшиеся такими прочными барьеры.

Поэт замер, и Бенджамину показалось, что в его глазах промелькнуло что-то похожее на удовлетворение.

— Доктор, будьте таким всегда. Гнев идет вам больше безразличия.

«Не дай Бог вам увидеть мой гнев, милорд».

— Так что же, черт возьми, терзает вашу душу, Байрон? Вы умоляете о встрече, а теперь мы уже час обсуждаем погоду и новости света. Вы, смею вас упрекнуть, оторвали меня от дел.

И он дождался. В полном льда взгляде зажглась прежняя искра.

— Доктор, давайте отринем ложь и взглянем правде в глаза…

— Глядя правде в глаза, я погубил в себе отличного парикмахера.

Митос с улыбкой чеширского кота отложил ножницы, глядя, как Байрон рассматривает в зеркале непривычно короткие волосы.

— И садиста. Дорогой доктор, мне искренне казалось пару раз, что ты наплюешь на все свои обещания и отрежешь уши раньше, чем голову.

Старейший присел на край подоконника, скрестив ноги:

— Зато, мой лорд, вы не представляете, какое это блаженство: знать, что вы будете молчать, хотя бы пока у меня в руках ножницы. Правда, его омрачает одна мысль…

Байрон, сидевший в кресле, резко развернулся, и в его, направленном прямо в глаза Митоса, взгляде читалось волнение, подтверждающее утреннее беспокойство Старейшего. Которое он пока был не намерен показывать.

— Я готовлю, хожу за продуктами, теперь еще и исполняю функции личного парикмахера… Байрон, тебе был нужен я или бесплатная прислуга?

Поэт, расслабившись, рассмеялся, и Митос не смог не присоединиться. Придуманная на ходу колкость пришлась уж очень к месту.

Сейчас, Байрон выглядел… Нормальным. По крайней мере, настолько, насколько это определение вообще было к нему применимо. Но предательскую мысль о том, что все может оказаться лишь его, Митоса, неоправданными страхами, тот гнал взашей, возвращаясь мыслями к листку бумаги в идеально прибранной ванне. Чтобы там ни было, утром ему лгали. Лгали с совершенно преданными и честными глазами. И теперь нестерпимо хотелось выяснить причину, пусть она и окажется самой прозаичной. Главное, чтобы она не привела эту поэму о жизни лорда Байрона и его с ним дружбе к самому прозаичному для двух Бессмертных финалу.

Судьба явно пошутила, дав этому человеку фамилию Дарси. Нет, Колин был бесспорно красив, если уметь видеть. По-мужски красив. А в сочетании с прекрасными исконно английскими манерами, которых Байрон не встречал уже давно, его красота выглядела еще более выигрышно. Но эта была явно не та откровенная сексуальность, которую все привыкли приписывать пресловутому мистеру Дарси.

— Ноэль, я не привык говорить такое своим сотрудникам, но ты — особый случай. Ты великолепен! — Колин отложил листы со статьей и улыбнулся свободно устроившемуся в кресле Байрону. — Не боишься, что когда мы это опубликуем, ты проснешься звездой?

Байрон поправил сбившийся шейный платок и наклонился вперед: