Коллектив авторов - Пути и перепутья

Когда она наконец вернулась домой, то не заходя в кабинет, поняла, что портрета там не нет. Вместо него на ее столе оказалось письмо — написанное от руки, что в эти дни было редкостью, прекрасным старомодным почерком.

Изобель,

Оскар однажды написал, что твой дядя был единственным другом, который стоял рядом со мной, и что «некоторые сомневались, было ли это честью или позором». Точно так же я не знаю, оказала ли ты мне услугу или прокляла — но сейчас я бы назвал это услугой. Полагаю, в конечном счете я оказался не готов провести вечность в качестве картины. Не понимаю, как ты смогла это сделать и почему. Но благодарю. Однажды я найду способ отплатить тебе, но не думаю, что ты еще когда-нибудь меня увидишь. Я очень хорошо умею исчезать и уверен, что тебе будет лучше без меня.

Как ты наверняка заметила, я забрал картину. Не думаю, что тебе бы понравилось изображение изменившегося мистера Г. на стене. Не волнуйся, оно будет в безопасности. Прости за потерю вложений твоего брата — я постараюсь найти способ с ним рассчитаться.

Живи счастливо, доктор Изобель Уоттон. Не ищи меня снова, ибо это самый верный способ гарантировать, что твоя жизнь будет спокойной.

Они сумели сохранить второе исчезновение шедевра Холлуорда в тайне — Изобель сообщила, что картину украли, пока она была в больнице. А спустя год весь инцидент казался лишь сном, и только счет от аукционного дома служил доказательством реальности произошедшего.

Как ни странно, некоторые инвестиции Филиппа оказались более выгодными, чем он ожидал, так что в конце концов он благополучно избежал убытков. Он заявил на следующем рождественском ужине, что неизбежные потери скатываются с Уоттонов, как вода с того самого гуся, — и, хотя Изобель закатила глаза, услышав его определение «бед», но все же вынуждена была признать, что в чем-то он прав. В конце концов, они все еще здесь, несмотря на неприятности.

После рождественских каникул Изобель наконец вернулась к работе, и всех переполошило адресованное ей анонимное послание. Вызвали охрану кампуса, просветили его рентгеном и проверили собаками. Когда пакет был признан безопасным, Изобель забрала его в свой кабинет, чтобы открыть.

И едва она осознала, что было внутри, как ей пришлось сесть, принять лекарство от сердца и глубоко дышать.

В пакете оказалась тяжелая пачка писем, написанных столь хорошо знакомым ей почерком — изящными округлыми буквами лорда Генри Уоттона. Письма, которые она никогда не видела — просто разговоры и любовные записки. А еще лист плотной бумаги с наброском юноши — ранняя версия того, что со временем станет огромным портретом в три четверти. В углу вытянутым почерком Бэзила Холлуорда было подписано имя, то же самое, что значилось адресатом писем лорда Генри. Дориан Грей.

fandom Non-Police Detectives 2016

При написании фика автор опирался на современные ему (а не Шерлоку Холмсу) источники о таинственной истории Жеводанского зверя, так что возможны анахронизмы.

Очень хотелось бы сказать, что после чудесного (иначе не скажешь!) возвращения Холмса наша жизнь быстро вошла в привычную колею. Увы, это было не так.

Проблема заключалась отнюдь не в моих обидах — мне не на что было обижаться.

Я прекрасно понимал то, о чем мой друг по благородству умолчал. Я совершенно не умею скрывать свои чувства; точнее, до знакомства с Холмсом я не сомневался, что в данном отношении ничем не хуже других, но теперь сознаю, что это совсем не так.

Если бы преступники хоть на секунду заподозрили, что моя скорбь фальшива, — в опасности оказался бы не только я, но и Мэри. Нас захватили бы в заложники и пытками заставляли выдать убежище Холмса. Сколько бы мы ни старались переубедить наших похитителей, они не поверили бы, что оно нам неизвестно.

Разумеется, узнав о случившемся, Холмс немедленно вернулся бы в Англию, подвергнув свою жизнь смертельной опасности. Но даже самопожертвование моего друга вряд ли спасло бы Мэри и меня: шайка Мориарти не оставляла свидетелей…

Так что Холмс все сделал верно. Я понимал это очень хорошо, поскольку лучше большинства людей знал, на что способны бандиты, с которыми он вел непримиримую борьбу.

Главная проблема наших отношений после возвращения Холмса заключалась в ином. Три года, прожитые трудно и порознь, напоминали о себе практически постоянно. Былое взаимопонимание оказалось непросто восстановить. Но я видел, как мой друг день за днем, не всегда чутко, но очень упрямо, старается вернуть мое доверие, и, признаюсь, его упорство и целеустремленность тешили мое тщеславие.

Что же касается меня, именно помощь Холмсу я уже давно считал своей важнейшей жизненной задачей. Пусть, я врач, но свое предназначение я вижу далеко не только в том, чтобы лечить. На это способны десятки тысяч моих коллег по всему миру. А вот ассистировать одному из величайших умов современности, помогать ему расследовать загадочные преступления и защищать несчастных от зла под силу гораздо меньшему числу людей. По странному стечению обстоятельств, судьба стать помощником великого сыщика выпала именно мне, и я сомневаюсь, что Холмс сумел бы быстро найти мне замену, даже если бы захотел.

Больше всего меня беспокоило физическое и душевное состояние Холмса. Верный решению, принятому еще до исчезновения, он больше не употреблял наркотики, но я знал, что прежде Холмс использовал кокаин главным образом для того, чтобы с его помощью сбрасывать напряжение.

Сочетание очень необычного характера и еще более странного образа жизни привело к тому, что он отчаянно нуждался в регулярных физических и умственных нагрузках. Когда Холмс был завален работой, все шло хорошо. Конечно, далеко не каждый злоумышленник, подобно небезызвестному Гримсби Ройлотту, мог с легкостью согнуть кочергу. Но любой контакт с преступником таил в себе опасность и, значит, требовал от Холмса физического напряжения и постоянной готовности отразить внезапный удар. А расследования запутанных злодеяний позволяли моему другу проявить всю мощь своего интеллекта.

Увы, порой Холмс бездельничал недели напролет. Это не могло пошатнуть его финансовое благополучие: гонорары от богатых клиентов, полученные ранее, позволяли жить на широкую ногу. Однако они не давали работы телу и уму, жизненно необходимой для моего друга.

От хандры не всегда спасали даже новые дела. Нередко преступления, которые расследовал Холмс, оказывались до ужаса простыми.

Значит, следовало найти иные возможности. Мой друг сам все прекрасно понимал и сумел решить половину проблемы, инкогнито участвуя в боксерских поединках, которые проходили в бедных кварталах. Чаще побеждал, но, даже проиграв вчистую, Холмс возвращался на Бейкер-стрит очень довольный и, пока я накладывал швы на его раны, с азартом пересказывал самые жестокие моменты битв, в которых ему довелось поучаствовать.