Коллектив авторов - Пути и перепутья

Старший Голсуорси покачал головой, но ничего не сказал. Зато высказался мистер Льюис:

— Да уж, — сказал он, — похоже, вы блюдёте офицерский авторитет более ревностно, чем наш дорогой капитан.

— Эти шахматы очень дороги ему, — заметил лорд Трондхилл, — его можно понять. Хотя, я согласен, нельзя оправдать.

— Нельзя ставить богатство выше чести, — возразил Сэкерби.

— Об этом хорошо говорить вам, зажиточному ювелиру, — мягко ответил лорд Трондхилл, — крупные суммы денег и прекрасные вещи проходят мимо вас постоянно. Если вы всей душой полюбите какое-нибудь колье, а у вас украдут его, вы просто сделаете похожее — или другое, не хуже. Легко говорить о незначительности денег, когда у вас их много. Насколько я знаю, наш капитан не так уж богат, да и выбивался он из низов.

— Мне тоже так кажется, — кивнул старший Голсуорси, — у него фамилия шотландская.

— По крайней мере, — продолжал лорд Трондхилл, — мне неизвестно о его богатых предках.

— А о моих? — желчно спросил Сэкерби. — Может, вы слыхали что-нибудь о моих богатых предках? Я тоже добился всего сам, я знаю, каково это. Деньги — лишь инструмент для достижения цели, ценности — лишь знаки, которые служат нам, рассказывая другим, кто мы такие.

— Видимо, ваши цели весьма серьёзны и важны, раз вам для их достижения необходимо столько денег, — нарочито бесцветным тоном произнёс лорд Трондхилл. — Насколько я знаю, ваши дела идут более чем хорошо, а в Новый Свет вы едете, чтобы разбогатеть ещё больше.

— О, вы тоже собираетесь навестить тот аукцион? — Сэкерби улыбнулся одними губами. — Да, там можно довольно задёшево прикупить очень дорогие камни. Надеюсь, мы с вами не нацелились на одни и те же лоты. Вы правы, мне нужны деньги, но, поверьте, не для того, чтобы сложить их в сундук и любоваться. Я оставляю себе на жизнь ровно столько, сколько мне необходимо.

— Джентльмены, — вмешался Льюис, — может, поговорим о чём-нибудь приятном? Например, как вам нравятся музыканты?

— Они очень хороши, — мрачно отозвался Сэкерби, — но виолончелиста неплохо бы покормить, он отвлекается.

— А мне вот любопытно, — сказала миссис Льюис, — неужели этот священник, отец Браун, действительно умеет расследовать преступления? Или то, что случилось с мистером Хардслоу, — случайность? Как вы думаете?

— Я думаю, — ответил старший Голсуорси, — что священникам очень многое рассказывают на исповеди. Видимо, отец Браун случайно узнал что-то, что помогло ему связать концы этой верёвки.

— Не знаю, — задумчиво произнёс Сэкерби, — он показался мне довольно неглупым человеком. Мы говорили с ним вчера… Столкнулись случайно на палубе. Он действительно разбирается в людях. Меня раскусил довольно быстро.

Сэкерби коротко рассмеялся и подозвал официанта.

— Пойду, наверное, в библиотеку, — сказала леди Трондхилл, поднимаясь. — Хотела подышать свежим воздухом, но если там происходит… такое… Дорогой, вы со мной?

— Нет, дорогая, я, пожалуй, вернусь в каюту и дочитаю наконец книгу.

Лорд и леди Трондхилл покинули общество, остальные же сидели за столом, рассеянно слушая музыкантов, и думали каждый о своём.

Роджер Хардслоу оторвал отца Брауна от молитвы, страшно смутился, поняв это, и очень удивился, когда вместо того, чтобы выразить досаду, маленький священник, выслушав его, просветлел лицом.

— Нет-нет, не извиняйтесь, что вы. Я как раз просил совета у Господа — и вот он, совет. Пойдёмте скорее.

Памятуя слова младшего Голсуорси, Хардслоу держался в стороне, чтобы капитан Робб, увидав его, не разозлился ещё больше. Однако вовсе с палубы он не уходил, любопытствуя, как отец Браун станет увещевать жестокосердного капитана.

На удивлением, отец Браун не увещевал никак. Он подошёл к капитану Роббу и просто сказал:

— Капитан, я найду для вас шахматы, если вы сейчас отпустите этого несчастного.

Хардслоу почудилось, будто на какое-то время на палубе стало тихо-тихо. Скорее всего, это воображение сыграло с ним шутку, как случалось в его жизни не раз, но тем не менее в глазах Хардслоу мир замер, и он смог разглядеть в подробностях и красного от ярости капитана, и хмурых матросов, стоящих вокруг, и тёмные брызги на покрашенной в белый цвет трубе парохода. По счастью, несчастного, которого подвергали порке, от него закрывали другие матросы. Всего капитан подверг этому унизительному наказанию полдюжины человек, однако остальные, обвинённые им в небрежении своими обязанностями, уже были освобождены, и лишь один матрос, тот самый, кого капитан Робб считал виновным в краже, всё ещё получал удар за ударом.

— С чего это вдруг? — спросил капитан у отца Брауна. — Не укрываете ли вы краденое, святой отец?

— Вовсе нет, капитан, но я обязан проявлять сострадание ко всем, а особенно — к заблудшим душам. Заботиться об их спасении — моя задача. Поэтому я прошу вас о снисхождении к этому матросу, но вы же офицер, капитан корабля, вы не можете просто так отменить свой приказ, я понимаю. Поэтому обещаю вам с Божьей помощью найти и вернуть вам украденное, если вы исполните мою смиренную просьбу.

В этот миг Хардслоу готов был биться об заклад, что, говоря о заблудшей душе, нуждающейся в спасении, отец Браун имеет в виду вовсе не обвинённого в воровстве матроса. Однако капитан или не понял этого, или не подал виду, что понимает.

— Хорошо. В конце концов, не так часто меня просят о чём-то церковники. До прибытия управитесь?

— Да, несомненно.

Капитан резко развернулся и ушёл, а Хардслоу поспешил к отцу Брауну — избитый матрос наверняка нуждался в помощи, которую команда может не посметь оказать. Роджер Хардслоу был бы рад больше никогда в своей жизни не видеть человеческую кровь, но сейчас его желания не имели значения.

— Могу ли я ещё чем-то вам помочь, отец Браун? — спросил Хардслоу, когда матрос наконец был препоручён заботам корабельного врача.

Маленький священник какое-то время колебался, потом просиял:

— Да, точно! Конечно, можете! Вы мне всё время помогаете, Роджер, вот сегодня, например. Я погряз в своих терзаниях и пропустил всё это… Было бы совершенно ужасно, если бы в порыве ярости капитан забил бедолагу до смерти.

— Он не брал эти проклятые шахматы, я совершенно уверен!

— Да конечно же, не брал, Роджер. Какой смысл офицеру выгораживать его, говоря неправду? Ведь будь капитан чуть менее взвинчен, он обвинил бы в краже именно офицера, и тот не смог бы оправдаться! Он говорил правду, после ухода матроса Дженкинса шахматы оставались в каюте капитана. Ах, Роджер, капитан Робб так неосторожен! Разве можно оставлять ценную вещь без присмотра? Конечно, она ввела в искушение человека, разум которого и без того был смущён…