Коллектив авторов - Ученики, учителя

Потом он атаковал.

Они сошлись. Их импровизированные клинки крутились, бились, скользили один вдоль другого с потрясающим sentiment de fer — чувством оружия — через соединение мечей к сознанию и сердцам противников. Твак, твак, твак, стучали друг о друга палки. Сражающиеся проворно двигались в узком пространстве баржи, где стены постоянно были у них за спиной, и каждый предмет обстановки превращался в потенциальную ловушку.

Митос фехтовал очень осторожно, сохраняя дистанцию и уходя от атак, редко когда позволяя палке Маклауда соприкоснуться со своей. Неуловимый, как птица, которую пытаешься поймать голыми руками. И он смеялся.

— А что бы Аманда сказала в ситуации, подобной этой? — спросил он, наконец.

— Она бы вспомнила маленький курортный отель на Барбадосе, где подают плотный завтрак с утра и крепкий кофе вечером. А после заката ты заходишь по пояс в океан и ешь манго, пока не взойдет луна.

Митос, казалось, задумался.

— А они подают там capretto incaporchiato [4] Capretto incaporchiato (итал.) — особенным образом приготовленная козлятина. Новорожденного козленка привязывали к телу матери, чтобы он мог питаться только молоком, не доставая до травы. ?

Шаг вперед — удар, шаг назад. Финт, защита, рипост, контрзащита и еще рипост. Твак!

— Нет.

— Тогда забудь об этом.

— Собираешься исчезнуть?

— Конечно, сразу после обеда, — согласился Митос.

Маклауд вдруг перехватил палку, крепко сжав ее двумя руками, и нанес крутящий удар. Раздался треск. Митос сделал выпад, не успев сменить угол атаки. Он вскрикнул и отскочил назад, потирая запястье.

— Нет, ты не можешь этого сделать. Это будет бесчестно, — сказал Маклауд.

Митос пожал плечами. Его палка была сломана пополам.

— Значит, стоит дождаться, пока твой ученик снесет мне голову шлегером?

— Бывший ученик. Он очень хорош, Митос. Лучший из всех, кого я когда-либо учил, — Маклауд закусил губу. — Я собираюсь сказать ему, кто ты.

— Ты спятил?!

— Я не могу позволить вам убить друг друга, — произнес Маклауд тихо, — я уверен, если ему сказать, то он…

— Он что? Упадет мне в ноги и начнет молиться? Я говорю тебе, имя «Митос» как красная тряпочка для быка. Только упомяни его, и он попытается поднять меня на рога.

— Я этого не сделал, Ричи тоже. Он мой ученик, Митос. Я ему доверяю.

Митос взглянул на Маклауда. Его нижняя губа была упрямо выпячена вперед, глаза широко раскрыты. Взгляд невинный и вопрошающий.

— Ты похож на цыганского мула.

— Я доверяю ему, — повторил Мак, — как он мог так измениться?

— Я спрошу его сегодня ночью в катакомбах.

Маклауд похолодел:

— По крайней мере, разреши мне пойти с тобой, может быть, я смогу…

— Но ты не можешь вмешиваться, — Митос выглядел шокированным, — это будет бесчестно.

Парижские катакомбы были старше Маклауда. Они начались с каменоломен, расположенных по берегам реки Бьевр. С древних времен люди брали там камень для постройки парижских зданий. Карьеры были удобно расположены и легки в разработке. И все эти долгие годы парижане хоронили своих мертвых на кладбище Невинноубиенных, просто сбрасывая их в погребальные ямы, такие широкие и глубокие, что ежегодно там находили упокоение до трех тысяч человек. Каждые тридцать-сорок лет ямы очищались, и кости переносились в оссуарий le Grand Charnier des Innocens — бесконечные галереи, окружающие место погребений. Век за веком.

Однако к пятнадцатому столетию вонь, исходящая от кладбища, вошла в поговорку среди парижан. Жители прилегающих деревенек не переставая жаловались на неудобство и опасность, которая таилась в воздухе, загрязненном испарениями, и воде, в которую просачивались продукты разложения. Это помимо того, что по поверьям, мистическая сила упокоища могла свести человека в могилу за девять дней. К шестнадцатому веку жалобы наконец достигли ушей епископа Парижского и городского парламента, но они тут же начали перекладывать ответственность друг на друга, и в результате никто палец о палец не ударил, чтобы разрешить проблему. Только в 1805 году парижские власти объединили усилия с церковью, которая издала соответствующий эдикт. Кладбище Невинноубиенных должно было быть срыто, и на его месте построены торговые ряды. Работа началась. И продолжалась она без перерыва день за днем, неделю за неделей, приостанавливаясь только в жаркие летние месяцы. Ночью — при свете костров и факелов, среди крестов, памятников и свинцовых гробов, пока кладбище не было очищено.

Кресты, памятники и гробы передали любящим родственникам, а кости свалили в катакомбы.

Каждый череп, каждое ребро, каждый позвонок. Сами катакомбы были осмотрены и укреплены. Город взял на себя заботу о них еще в 1774 году. Несколько тревожных событий, произошедших в этот год, породили слухи о том, что Париж стоит на пустотах. К счастью, на самом деле, это относилось только к южной части города. Маклауд до сих пор помнил жуткие истории, которые рассказывали тогда на каждом углу. Была создана специальная комиссия, с целью определить, насколько реальна угроза, но в день, когда она начала работу, один из домов по Рю д’Анфер ушел под землю на двадцать метров. Однако в 1805-м катакомбы были вполне безопасны, и в них начали свозить кости с других кладбищ. Это было смутное время. Тела жертв восстаний, бунтов и репрессий властей тоже заканчивали свой путь в катакомбах. Церковь настояла, чтобы так же поступали с трупами, найденными в храмах и монастырях. Это было настолько удобно, что туда же начали бросать и мусор. Вскоре в катакомбах стало невозможно дышать — запах просто валил с ног.

Но это старая история.

В двадцатом веке катакомбы стали вполне опрятным местом. Кости, миллионы костей, аккуратно сложенные вдоль стен, заполняли галереи, приводя в трепет туристов.

В полночь, конечно, все экскурсии были давно окончены, катакомбы закрыты и тщательно заперты. Но любой бессмертный, проявив минимум изобретательности, мог попасть вовнутрь. Маклауд не стал вскрывать замок, хотя это заняло бы у него не больше пары секунд. Вместо этого он проник в галереи через дверь в подвале Opera Populaire. В одной руке у него был фонарик, в другой меч, он шел и вспоминал…

…Как спускался в эти туннели в поисках пропавшей девушки. Как попросил Ричи оставаться на месте, и тот, конечно же, дождался лишь момента, когда он скроется из виду, чтобы пойти следом и снова сунуть свою глупую головушку в неприятности. Ричи тогда еще не знал, что станет бессмертным, и как бы Мак ни пытался его образумить, делал прямо противоположное. Куда бы он ни пошел, Ричи всегда оказывался там же. Преданный щенок, следующий за волком…

Идеальный ученик.

Ричи, восторженно исследующий Париж и изъясняющийся на ужасном французском, Ричи, которого терпеливый Дарий учил играть в шахматы, а Тэсса водила по ее любимым ресторанам, где он, не привыкший к изысканной кухне, хотел заказать чизбургер и картофель фри. Ричи, пытающийся повзрослеть…