Коллектив авторов - Ученики, учителя

Он проснулся от холода и ощущения присутствия вчерашнего человека.

— Ну, ты даешь! Так и проспал весь день?

Николай открыл глаза. Джордано разжигал хворост. В отличие от вчерашнего на нем был прорезиненный, непромокаемый плащ.

— Там дождь?

— Нет никакого дождя. Завтра поедем в горы. Мне участок обойти надо, записи сделать, проверить, не было ли чужих. Ночи в горах холодные, а мерзнуть я не люблю. Вон тебе бурку привез.

Николай поднялся намного увереннее, чем вчера, вышел из пещеры по малой нужде. Было еще светло, но солнце уже спряталось за противоположную гору. Неужели проспал целые сутки? В теле ощущалась легкость и сила. Воздух, напитанный влагой и прогретый солнцем, свободно вливался в легкие. Голова кружилась, но не от слабости — от ощущения красоты открывшегося мира. Так не было никогда, по крайней мере, он этого уже не помнил. Опять захотелось есть.

Возвращаясь, у входа в пещеру увидел Джордано. Холодная сталь сверкнула и замерла у горла.

— Что? Решил убить? — Николай поднял глаза на бессмертного.

В них читалось ожидание чего-то. Действия, слова?

— Убери железку, — Николой отвел клинок и прошел вглубь пещеры. — Еду привез?

— А ты ничего держишься. Играешь почти убедительно.

Джордано вложил саблю в ножны и аккуратно положил у стены грота, начал доставать из принесенной торбы продукты.

— Хотел бы убить, не ждал, пока я проснусь, да и не возился бы со жратвой, бурку вон привез.

— Оружие тоже тебе, — бессмертный улыбнулся. Небритая физиономия сморщилась, как у скалящейся собаки.

Николай протянул руку за саблей, вынул из простых, потертых ножен. В неверном свете костра мягко блеснула благородная сталь. Островский никогда не держал в руках такого оружия. Необычный изгиб клинка, тянущаяся вдоль лезвия витиеватая надпись на незнакомом языке, пальцы непроизвольно погладили блестящий металл.

— Нравится! — в оскале Джордано опять показалась мордочка хищника.

— А Ваш где?

— Увидишь, когда время придет.

В котелке над костром забулькала вода.

— Ладно, давай чай пить.

Некоторое время ели молча.

— Это ощущение в вашем присутствии… — Николай поднял голову, прислушиваясь к чему-то в себе. — Так всегда бывает?

— У разных людей Зов немного разный, как отпечатки пальцев у смертных.

— А таких, как мы, много?

— Достаточно чтобы научиться беречь свою голову.

— Почему вы назвали свое настоящее имя?

— Если меня убьют, кто-то или ты…, поставишь свечку в храме.

— Я атеист.

— А меня когда-то сожгли как еретика.

Николай вздрогнул, пристально взглянул на собеседника.

— Сожгли?

— Ну, Святая Инквизиция не любила еретиков. Твои вон партийные товарищи тоже устроили охоту на ведьм. Троцкисты, уклонисты. Кто там у Вас еще?

— Ты партию не трогай.

— А ты глазами-то не жги. Не я это придумал. А ты не святой. В одном дерьме сидим.

Джордано вздохнул. Разлил по кружкам остатки кипятка. Достал из кисета по щепотке какой-то травы. Бросил в чашки. Терпкий и пряный запах разлился по гроту.

— Нравится?

Николай только кивнул.

— Это я лет десять назад с Тянь-Шаня привез. Красные нас тогда из Самарканда выбили. Дружки-белогвардейцы в Китай и Монголию подались. Да надоели они мне, и нашего брата, бессмертных, там много, кто покоя и знаний по святым местам ищет, а кто и охотой промышляет.

— И после всего приехал сюда? Сволочь!

Николай вскочил, схватил, казалось, тщедушного итальяшку за грудки, но в момент оказался на жесткой лежанке.

— Остынь мальчишка. Не суди, чего не понимаешь.

Джордано сел на место, на небольшой чурбан, стоящий в противоположном углу грота. Взял в руки кружку. Потянул носом воздух.

— Белые, красные. Теперь вон еще коричневые. Сумасшедшие времена начались. Даже иезуиты перед этим слабаки, — потянул терпкую жидкость. Откинулся к стене, блаженно прикрыв глаза. — Лет через пятьдесят от своих партийцев плеваться будешь, если с такой гордыней голову сохранишь.

Николай перевел дух. В голове шумело, опять припечатался к глыбе, нависшей над лежанкой. Но он уже понял, что боль тела — быстро проходящие мелочи в сравнении с тем, что творил этот хлипкий на вид монстр с его душой, его идеалами, со всем, чем он жил последние десять лет.

Николай закрыл глаза. Почему тогда, десять лет назад, он не пустил себе пулю в лоб, зачем связался с этой девочкой? Изгадил только ей жизнь.

Рая, Раечка. Теплая, уютная, она несла покой, каким-то образом снимала боль. Даже в последние дни ее руки дарили ему тепло, даже когда он мерзко хамил ей. Интересно, как она выглядит. Сволочь! Не этот итальяшка, белогвардеец недобитый, он сам сволочь. Николай открыл глаза:

— А самоубийцы воскресают?

Джордано отделился от стены, с интересом взглянул на собеседника:

— Смертные нет. Это когда ты собирался?

— Лет десять тому назад, — Николай вздохнул.

— И книжку бы свою не написал, себя бы не узнал, что ты можешь.

— Зачем мне было это узнавать?

— Книжка, между прочим, хорошая, дружки твои, правда, используют ее по полной. Как и тебя, кстати. А насчет, зачем узнавать? Всякое знание и умение когда-нибудь да пригодится.

Некоторое время сидели молча.

— Пошли, подышим воздухом. Хворост ты мокрый собрал, чадит.

Джордано поднялся, сбросил тяжелый плащ, и легко перепрыгивая с камня на камень направился к выходу. Николай подождал минуту, взял саблю и пошел следом. Бессмертный сидел на давешней поляне спиной к входу, казалось, созерцал тонкий ручеек, вытекающий из-под камней. Николай осторожно подошел, вспомнив кавалерийские тренировки с рубкой лозы, замахнулся и… со всего маху шлепнулся спиной на камни. Клинок опять оказался у его горла, нога бессмертного прижимала его грудь, а ставшие жесткими глаза опасно светились.

— Ну, как!? Попробовал?

Он убрал оружие, ногу.

— Перевернись на живот аккуратно.

— Зачем это? — Николай попытался подняться.

Нога моментально вернулась на место.

— Сказал, аккуратно, на живот.

Пришлось подчиниться: Джордано опустился на колени рядом, и его руки начали ощупывать спину и позвоночник.

— Мышцы у тебя совсем слабые, выбьешь позвонок, возись потом с тобой, хоть ты и бессмертный.

Спина Николая непроизвольно расслабилась, предательски заныло выбитое при падении плечо. Итальянец положил руки на лопатку:

— Расслабься!

Николай ощутил тяжесть тела врачевателя, резкий рывок. Через несколько мгновений боль прошла.

— Вставай, саблист!

Николай поднялся. Стоял, опустив голову. Чувствовал, как краска заливает лицо. Джордано опустился на поваленный ствол.

— Так и будешь стоять столбом? Иди, садись, — в его голосе не было ни злости, ни прежней насмешки, только усталость.