Коллектив авторов - Ученики, учителя

Похоже, ему удалось сбить накал ярости ученика:

— Но я же достал тебя!?

— И что с того! Что, эта царапина должна была остановить меня?! Меня, бессмертного монстра, как ты сам сказал! Такие вещи только разжигают противника, а ты, как дурак, раскрылся.

— Но…

— Что но! — Они бешено смотрели друг на друга. — Это ты допустил две ошибки.

— Две!?

— Да две. О первой я тебе уже сказал — ты раскрыл свою защиту, а вторая была потом, после моего удара.

— Ну, ты даешь! Что я мог сделать после такого удара?

— Сколько секунд ты еще воспринимал окружающее? Ты стоял, когда я выдернул клинок.

— Ну, — на измазанном лице Николая отразилось полное изумление. — Стоял… Увидел кровь, и изо рта хлынуло. Тогда стало больно. Потом ничего не помню.

— Так сколько прошло времени?

— Секунды две — три…

— Так быстро не умирают. Секунд десять ты держался на ногах, а если бы ты не испугался крови, то было бы больше. Для нашего мозга даже полное прекращение поступления кислорода не так катастрофично, как для мозга смертных.

— Ну, допустим, и что я мог сделать?

— У тебя за спиной была река!

— Так я должен был еще и утонуть?

— Ты должен был спасать свою голову, а место, где ты очнешься — это вопрос десятый. Постарайся это запомнить.

Он развернулся и, ни разу не оглянувшись, ушел в дом. Там подбросил в топку дрова, поставил котел с водой на огонь. Выглянул в окно, удостоверился, что ученик выполняет его указание.

«Упрямый таки мужик, толк, наверное, будет».

Залез в кладовке на верхнюю полку стеллажа, где в дальнем углу хранился спирт, выданный для «производственных надобностей», отлил стакан. Подумал, что самому тоже не мешало бы принять, но удержался. Опять выглянул в окно. Николай сидел на земле, прислонившись спиной к валуну.

— Черт, — Джордано вытащил шкуру из сваленной у дверей стопки и вернулся к реке.

— Ты что, загорать тут собрался? — он поднял дрожащего крупной дрожью ученика, завернул в шкуру и повел в дом. Там, усадив его у теплого бока печи, снял ботинки и засунул ноги в таз с горячей водой. Николай только замычал.

— Ничего, сейчас легче будет, — Джордано достал второй стакан, наполнил его красным вином. — Бери, выпей.

Прислонившись к печке, Николай сидел, закрыв глаза, и ни на что не реагировал.

— Черт, — еще раз повторил Джордано. — Красна девица, а не бессмертный.

Сел рядом, оторвал от теплой стенки и слегка встряхнул, заставляя открыть глаза:

— Да пей же, я сказал. Тебе зубы ножом раздвигать!? — угроза подействовала. Николай начал пить, а к концу даже взял стакан в руку.

— Вот и молодец! — Джордано разделил спирт пополам и разбавил его теплой водой.

— До лежанки сам дойдешь?

Как сомнамбула Николай перебрался на расположенную в углу у окна широкую лавку, покрытую овчиной. Сжался калачиком, кутаясь в шкуру.

— Погоди, перевернись на живот, — Джордано стащил с Николая шкуру и завернул ею распаренные ноги, потом снял промокшую рубашку и начал растирать ученика спиртом. Сначала спину, потом грудь. Шрама на груди уже не было видно. Джордано вытащил вторую шкуру и накинул ее на Николая, сверху еще укрыл одеялом.

Ученик на мгновение открыл глаза.

— Потерпи. Это от потери крови. Прости, что так получилось, — но Николай, похоже, уже опять ничего не слышал. Глаза закрылись, дыхание выровнялось, ученик спал.

С ликвидацией последствий утренней тренировки Джордано провозился почти весь день. Отстирать рыжее пятно с рубахи Николая так и не удалось, это его несколько расстроило. Лишней одежды не было.

Один съем параметров он пропустил. Вечером перед выходом на связь с базой пришлось заняться аппроксимацией утренних данных, и, вдобавок ко всему, он чуть не опоздал с передачей. Отстучав суточные данные, он опустился за стол. Сидел, устало глядя на догорающий в печи огонь и пытаясь ни о чем не думать. К вечеру все рассуждения о допустимости утреннего эксперимента казались мерзостью.

Однообразно, на одной ноте, с минарета кричал муэдзин. Горячее пятно солнечного света от затянутого решеткой отверстия под самым потолком лежало в центре камеры, заливая ослепительным светом корчившееся в судорогах тело. Наконец мучения начали отступать. Нехотя возвращающееся сознание тупо повторяло крик муэдзина: «Нет Бога кроме Аллаха, и Муххамед пророк его».

Джордано открыл глаза и тут же зажмурился от слепящих лучей. Собравшись с силами, он отполз к стене камеры на брошенную охапку свежей соломы. Отстраненно подумал, что раз заменили подстилку, значит, дрался он сегодня удачно. Некоторое время лежал, прислушиваясь к своим ощущениям, и вспоминая бой.

Противниками сегодня были новые, сильные молодые воины. Наверное, их цена была достаточно высока, все были в латах. Правда и скорость движений это снижало так, что двоих Джордано сумел вывести из строя, прежде чем третий рассек ему правый бок. Это придало Джордано злости, он не мог позволить себе выйти из боя. Висеть на дыбе до полуночи и быть в очередной раз выпоротым так, что кожу, казалось, просто заживо содрали со спины, было выше его сил. Когда это случилось последний раз три дня назад, он регенерировался только к утру. С трудом заставил себя подняться и выйти на плац. Но сил хватило только на то, чтобы отработать обязательные упражнения. Потом просто свалился в обморок.

Джордано усмехнулся: этого видно никто не ожидал. Сам Ахмед спустился вниз на плац, пнул безучастного раба сапогом по почкам и, не увидев никакой ответной реакции, кроме безвольно мотнувшейся головы, начал визгливо орать на Мустафу. Тот, упав на колени, пытался как-то оправдаться. Джордано оттащили назад в камеру, принесли полную миску горячего бараньего плова и две спелых грозди винограда. Вечером, когда Джордано окончательно пришел в форму, Мустафа приказал ему подняться на плац. Там у стены надзиратели выстроили пятерку его вчерашних противников. Ахмед сидел в кресле на помосте для наблюдений. Джордано толкнули на колени перед помостом. Мустафа встал рядом и поклонился бею.

— Объясни мне, что вчера произошло. — Ахмед обратился к охраннику.

— Твой раб, господин, не бился в полную силу, как подобает воину. Он подставился противнику, позволил тому нанести удар в левое легкое и прекратил сопротивление.

— Джордано, подними голову! Мустафа говорит правду?

Джордано отрицательно мотнул головой. После костра он на самом деле долго не мог говорить, а потом, когда понял, что вернулась способность произнести что-то связное, решил, что показывать это кому-либо — ни к чему. Знал, что его немота злит Ахмеда, и это доставляло немного радости.

— Значит, он лжет?

Джордано опустил глаза, ждал, когда последует наказание.