Мария Токарева - Голод Рехи

— Ты не орудие. Но мы еще не знаем, какой ты союзник, — сказал Митрий, замечая, что театральный жест не произвел должного впечатления. — Ты верно понял: черные линии жгут нас с Сумеречным, тебя жгут белые. Как ни странно, Двенадцатый опутан белыми в сочетании с темными. И с ними мы еще справимся. Но Разломы — порождение черных.

— Черными тоже нелегко управлять. Лучше бы научил чему-нибудь полезному, «учитель».

— Если бы я знал чему, — вновь вздохнул Митрий, и Рехи впервые осознал невероятную растерянность могущественного существа. Впервые ему пришла в голову догадка, что двое полубогов — или как там их! — не наделены достаточной мощью, чтобы решить все проблемы его мира по щелчку пальцев. До этого сжигала изнутри полудетская обида, ему все мерещилось, что эти двое запросто могли бы прекратить все разрушения.

— Двенадцатый, похоже, плотно окопался в своей Цитадели, — с надеждой на хлипкое примирение предположил Рехи, опуская голову и рассматривая слегка пошевелившуюся голую девицу на полу. Почему-то не оставляла мысль, что ей, обескровленной, очень холодно на каменных плитах и следовало бы перенести ее обратно на мягкую шкуру. Хотя бы в благодарность за фальшивое удовольствие, которое она ему доставила. Так Рехи и поступил, пока Митрий собирался с мыслями: очевидно, прикидывал, что следует знать «орудию», а чего не следует.

— Да, окопался, — его голос пронесся по залу, эхом отразился от стен, застрял в тени витых колонн.

— И он может убить вас? Ну, так, хотя бы в теории? — все более смело интересовался Рехи, отходя от каменного ложа.

— Не может, — ответил Митрий и вздохнул: — И мы его не можем. В этом и есть ловушка бессмертия.

«Все-то вы о бессмертии любите говорить, что это ловушка. Да мне бы хоть сто таких ловушек!» — подумал Рехи, но представил старого адмирала, наказанного за измену Двенадцатому долгой жизнью. И наверняка за измену этой безумной секте сумасшедший бог их мира наказал часть эльфов, ушедших в пустыню.

Покарал невозможностью умереть, чтобы они видели воочию, как вырождаются в монстров их несчастные потомки. «Наверное, он мне далекий прапрадед был, раз взял на воспитание», — подумалось Рехи, когда он вновь представил свою деревню. Они ведь и с Лойэ находились в каком-то далеком родстве, да и со Здоровяком. Со всеми. Так и кочевали как одна не слишком дружная семья, где каждый сам по себе. Они забыли призывы основателей, отшельников, которые спасались от проклятья подальше от Бастиона. Заветы провозглашали смирение и покаяние за грехи мира. Но через три сотни лет пустыню бороздила лишь стая охотников — венец проклятья Двенадцатого. Ураган оставил последних, самых упрямых, умеющих крепче остальных вгрызаться в жизнь. И отдавать ее ради «всех и никого» Рехи не собирался.

— Не знаешь, ради кого? — Митрий вновь уловил настроение и мысли эльфа, и в тоне его послышалась угроза: — Теперь ты знаешь, что в этом мире еще жива Лойэ. Но если мы не завершим нашу миссию, это будет недолго.

Рехи вздрогнул и выпрямился, точно проглотив двуручный меч. Вдоль позвоночника прошел холод обиды, а во рту вместе с новыми хлопьями пепла осел омерзительный вкус разочарования. Слова же застряли, потому что горло перехватывало от бессильного гнева. Нет, все-таки они с семарглом принадлежали слишком разным мирам.

Тварь крылатая! Митрий все думал об общем великом благе, и для его достижения подходили любые средства. Почему бы и нет! Накачать существ с человеческим рассудком нечеловеческой силой, которая разорвет их — неплохой план, конечно, очень неплохой. Главное — найти великое Зло и назначить себя великим Добром. И неважно, сколько миров разрушится в ходе борьбы с одним великим Злом в каком-то неизвестном мире Бенаам. Количество жертв — это мелочи в борьбе «великих». Вот так и вылез портрет прекрасного Добра с фресок.

Рехи кинулся вперед и замахнулся кулаком на неподвижно зависшего над полом Митрия. Но от бездействия со стороны противника он лишь ударил обожженным кулаком по стене. Боль не прошла от руки к голове, только приглушила немое отвращение. Рехи внезапно ощутил себя выше этого великого экспериментатора. Да настолько выше, что захотелось громко рассмеяться.

— Так вот, значит, как. Вот, значит, куда ты теперь ведешь, — выплюнул Рехи, кривясь от вымученной улыбки, оскалившей клыки: — То втирал мне, что надо отрешиться от всего и не любить никого, то теперь шантажируешь любовью. Знаешь что! Если Лойэ жива, я найду ее и уберусь из этого Бастиона.

— А дальше? — мотнул головой Митрий.

— Дальше… посмотрим.

— Смотри, — кивнул Митрий.

Рехи еще несколько раз ударил по колонне, а потом схватился за окровавленную кисть. Незаживающие руки порядком надоели, хотелось вернуть старые мозоли на широких ладонях и огрубевшую кожу, чтобы сподручнее было сжимать меч. Но теперь все вокруг требовали от него иной силы, иных навыков. Рехи ощущал себя в центре всеобщего внимания, даже Митрий говорил с ним — как с равным, шантажировал — как равного. Ведь ручных монстров так не уговаривают, значит, «орудия» всерьез опасались.

«А что если у меня есть еще и выбор, на чью сторону встать? Что если я захочу уничтожить мир вместе с Двенадцатым? Не просто же так он является мне в снах вместе с лиловым?» — впервые задумался Рехи. Он вспоминал, как Двенадцатый подбирался к нему через воспоминания жреца. Выбор. У него еще оставался выбор. Возможность выбора и чувство голода отличают живых от мертвых.

— И как же вы намерены победить Двенадцатого? — поинтересовался Рехи, задумчиво прищурившись. Он прошел к низкому столику, где привычно лежали свежие повязки и снадобье для обработки ран, и обмотал тряпицей кровоточащую руку.

— С помощью меча, разящего неправого, — скучающе отозвался Митрий. Он утратил неприятную хитрецу, которая вспыхнула желтыми искрами в его глазах при словах о Лойэ.

— И что это за дрянь такая? — незаинтересованно спросил Рехи.

— Оружие, способное поразить бессмертного Стража Вселенной, когда тот превратится в Разрушителя, — торжественно изрек Митрий. — Однажды такой меч настигнет и Сумеречного.

Рехи поежился. Несмотря на множество недостатков, Сумеречный Эльф ему нравился. Темного вестника получалось называть другом. А вот условно светлого — никогда.

— Но что-то он медлит! — иронично заметил Рехи. — С Двенадцатым ваш меч задержался уже на триста лет. Он откуда-то летит, да? Из родного мира Стража? Далеко мир-то, нет? Ой, забыл! Как же! Да это же наш мир ему родной! Так сгинул ваш меч, утоп в лаве, наверно.

Рехи вновь обнажил клыки, притоптывая в залихватском веселье, как на оргиях Ларта. Издевкам он научился там же, от него же, от своего несносного короля. Ларт научил его большему, чем все назидательные речи творца разрушителей миров.