Мария Токарева - Голод Рехи

— Что будет с Инде? Ее там не задавили? — забеспокоился внезапно Рехи.

— Нет, она теперь важный образец, — криво ухмыльнулся Саат.

— Образец… Образец… — поморщился Рехи, точно вспоминая значение слова. Оно как-то относилось к экспериментам, Сумеречному, Митрию и Двенадцатому. Да, к Двенадцатому. Как будто Двенадцатый… Впрочем, нет, что-то не то. Мысль всколыхнулась слепой пещерной рыбой и нырнула в глубину подсознания.

— Отдыхай пока, Страж. Ты еще понадобишься через несколько дней. Ты теперь тоже ценный образец, — продолжил Саат.

Его рука впервые опустилась Рехи на плечо, тяжело и неприятно. Страж поежился и вывернулся змеей. Вернее, Саат показался ему скользкой, неприятной рептилией. Не ящером, а именно тварью без лап, незаметно вьющейся живой отравой среди камней. Они с Вкитором что-то скрывали. Но оба улыбались — фальшиво ласково, покровительственно. Нет, такое обращение Рехи терпел только в плену у Ларта. И то потому, что получал взамен нечто большее, чем снисхождение. Ведь Ларт… Ларт… Вновь отозвалась боль пополам с сожалением о минувших днях в деревне.

Похоже, именно там он научился мыслить, пользоваться головой не только для охоты. И теперь здесь, в Бастионе, он замечал всю неправильность того, что творилось. Но не мог четко осознать, что же не так. Все! И словно бы ничего. Не самые жестокие традиции установились для их беспощадного мира. Не самые мерзкие люди правили. И приветствия сумасшедшего народа не шли в сравнение с оргиями полукровок, где выковыривали глаза и отгрызали конечности бьющимся в агонии пленникам. И все же… что-то здесь было не так. Иначе… «Иначе Лойэ встретила бы меня. Нашла, прорвалась ко дворцу. Но ее не было в этой толпе, ведь я бы ее почувствовал, — понял Рехи. — Бастион был ее мечтой с детства. Мечтой ее отца. Ее мечта разбилась, я уверен. Но обо что?»

Желание встретиться с Лойэ и узнать ответы впилось в сердце цепкой колючкой тревоги. Рехи немного отдышался, сидя на каменном жертвеннике, а потом спросил:

— Что же, Саат, могу я теперь посмотреть свои владения?

Он успел окликнуть верховного жреца у двери. Тот обернулся и небрежно повел рукой:

— Зачем вам это, Страж? Чего вам не хватает?

— Я должен знать, кем правлю, — соврал Рехи. Ответы получались неуклюжими. Но он привык говорить первое, что придет в голову. Иногда получалось попасть в точку, иногда звучало глупо.

Саат рассмеялся, запрокинув голову:

— Нет, вы немного не поняли. Вы не правите. Правлю я. Вы — духовное начало нашего культа.

— И что это значит?

Саат приблизился и впился Рехи в плечи крючковатыми пальцами, заставляя глядеть прямо на себя. Он прошипел едва слышно, с ледяным спокойствием:

— А значит, что теперь я назначаю тех, кого вы будете исцелять. За каждое исцеление они будут нести мне… то есть нашему культу подати.

Рехи вновь с трудом освободился и возмущенно воскликнул:

— Что?! Почему так?

Отвращение стегало хлыстами черных линий. Они сгущались и сновали по углам, превращаясь в незримые тени, высасывающие душу. И среди них самой гадкой и страшной предстал Саат, который безразлично пожал плечами:

— Потому что чудеса всегда имеют свою цену. Запомните это, Страж.

— Но руки-то жечь мне! — запротестовал Рехи, поднимая зудящие ладони.

— Придется потерпеть, — беспощадно ответил Саат. — Иначе стали бы мы искать тебя на пустоши?

— Вы не понимаете! Наш мир умирает, вы не знаете о разломах, о вулканах? Я видел то, что вам и не снилось.

— Я тоже видел достаточно, — оборвал Саат, гордо выпрямляясь. — А Вкитор еще больше. В этом Бастионе мы в безопасности до тех пор, пока с нами Страж.

— Да с чего вы взяли?

— С нами милость Двенадцатого, пока с нами Страж, — уверенно, даже упоенно твердил Саат. — Так написано в древних книгах.

— И вы верите в это? Верите, но заставляете совершать чудеса за плату?

— Надо как-то выживать. Что поделать. Это не плата, а добровольное подношение. Не более того.

— Но что если Двенадцатому все равно, с кем Страж? Что если Двенадцатый ненавидит Стража? — Рехи подскочил к Саату и попытался заглянуть ему в лицо. Но как ни старался, образ жреца расплывался, будто отражение в мутной воде. Странно, что раньше Рехи не обращал на это внимания: жрец не обладал лицом, оно менялось, как рябь на воде. Или это в глазах плясала черная рябь усталости.

— Этого не может быть, — мягко прервал Саат. — Вы многое о себе еще не знаете, я уверен. И мы вас научим.

Рехи понял, что собеседник — непуганый дурак, увязший в своих догмах, а еще больше — в бесконечной жадности. Будто он не видел пепла, укрывавшего плотным ковром улицы Бастиона. А если и видел, то не связывал внезапное ухудшение и без того мерзкой погоды с влиянием ненавидящего род людской Двенадцатого. Или наоборот — знал что-то, о чем Рехи еще даже не подозревал. В первое верилось охотнее. Просто дурак с догмами, не более того.

— Но как вы меня научите, если даже не отпускаете из покоев? Я бы хотел побродить хотя бы по дворцу. Если уж мне отводится такая роль, если уж мне придется жечь руки для твоего обогащения, Саат, то я хочу чуть больше свободы. И да, черные линии мне подчиняются все лучше. Можно даже не учить.

— Ладно, я понял намек.

Рехи обрадовался, но Саат только сделал вид, что понял: он позволил Стражу осмотреть часть дворца в присутствии целого отряда стражников и Вкитора во главе процессии. Потом Рехи даже вывезли из дворца и пронесли в крытом паланкине по центральной улице, усыпанной обломками. Вновь его окружил рев толпы, снаружи кто-то подбегал к паланкину, упоенно кричал:

— Страж! Исцели нас! Страж, прими нас!

— С дороги, чернь! С дороги! — басили стражники, из-за плотных дверей со шторками доносились звуки борьбы. Кого-то отпихивали древками копий, хлестали плетками, пинали ногами, отгоняя от Стража. Его вновь превратили в предмет, в неразумную игрушку.

— Исцеления только по указу жреца Саата. Нечем платить — нет исцеления, — кричали глашатаи.

Рехи давился отвращением к Саату и к себе. Любая просьба извращалась и искажалась до неузнаваемости. В такой бы момент посреди толпы и временной неразберихи сбежать куда подальше! Но мешали обожженные руки и отсутствие оружия. Да еще обещание, данное незнакомке Санаре. Слишком мало и одновременно слишком много.

Безумное шествие сменялось часами покоя в заточении. И превращалось в очередное поклонение исцелителю в прокопченном тронном зале. Рехи вел себя тихо, покорно, стараясь не вызывать подозрений. Он рассчитывал, что охрана сократится, но и с этим не заладилось. К концу подходила вторая неделя, назначенная встреча с Санарой приближалась. А Рехи не представлял, где вход в старый акведук.