Мария Токарева - Голод Рехи

— Нет, меч не может «утопнуть». Он соткан из боли тех, кто любил Стража, из их обещаний и надежд, — спокойно ответил Митрий. — Это не меч, а стрела из светлых линий. Но мы не можем его найти из-за завесы черных. Двенадцатый позаботился о том, чтобы оказаться в коконе своего безумия на долгое время.

Рехи сел на низкий каменный столик и съежился, дергая и кусая неровные края повязки. По телу проходили волны холода, неуверенности. Сомнения терзали душу, точно кидая ее, подхваченную ураганом, на острые камни.

— И чтобы распутать этот кокон… нужен я, — заключил Рехи, окончательно складывая мозаику. Он поднял глаза на Митрия и серьезно продолжил: — Моя жертва. Жертва. Получается, вы умереть не можете, а я обязан.

Митрий безмолвствовал, тем лишь подтверждая безрадостное предположение. Бунт против неизбежности продолжался уже около года. Сначала Рехи не верил, отгонял от себя сны, потом боролся с гневом, теперь же постепенно приходил к мысли, что иного пути нет. Прекрасно, конечно, оказаться значимым и пользоваться всеобщим уважением. Но зачастую цена слишком высока. Хотя многие гибли даром и просто так. Как его деревня, как деревня Ларта.

Сгинуть даром намного проще, чем совершить что-то важное и погибнуть. И все-таки не хотелось ради незримых «всех». Этих «всех», может, и оставался один Бастион. Еще равнина вокруг него, где когда-то плескалось море. Когда-то здесь лиловый жрец топил корабли. Обломки мачт и обугленные щепки пробитых бортов до сих пор скалились острой баррикадой средь развалин древнего порта. Когда-то здесь обрушился его гнев. Он сражался не за всех, а только за свою Мирру. Так чувствовал произошедшее Рехи. И понимал, что он сражался бы так же за Лойэ.

— Эй, Митрий, а вы не думали, что там не в одном Двенадцатом дело? — вдруг встрепенулся Рехи.

— О чем ты? — искренне не понимал Митрий.

— Сумеречный с тобой не делится? Я насчет лилового жреца.

— Пока неясно, — вспомнил Митрий. — Стражи Мира несли память поколений, в этом и заключалась их настоящая сила: они были призваны отвращать людей от повторения роковых ошибок прошлого.

Опять прозвучали пафосные словеса, за ширмой которых проглядывал очередной бесполезный эксперимент. Рехи мог бы вывалить на Вкитора или Саата некую память прошлых веков. Но вряд ли в Бастионе сменили бы порядки.

— Ладно, сам догадаюсь… Но, если я нужен, какого ящера я торчу в этой дыре? — потребовал ответов Рехи, потому что даже воспоминания об обществе напыщенных служителей культа вызывали рвотные позывы.

— Смотришь на жителей Бастиона. Ты должен понять, заслуживают ли они спасения.

— А ты великим судьей себя назначил?

— А ты готов пожертвовать собой? — тут же осадил Митрий. Рехи отмахнулся и сам нагло перешел на угрозы:

— Не особо. Если я найду Лойэ, плевать мне на твой шантаж, плевать на мир, плевать на Двенадцатого. Найдете Стражей Мира в других мирах, наловите таких же идиотов или новый эксперимент проведете. Мне наплевать! Если я найду Лойэ, я сваливаю из Бастиона. И больше меня никакой мир не интересует.

Митрий прищурил глаза и сложил крылья. Его ровное свечение прошили красноватые искры, но лишь на миг. В левом крыле почернело три крупных пера. «Ага, значит, я тебя задел. Интересно, что будет, когда почернеют все?» — подумал Рехи.

— Когда почернеют все, я стану Павшим, — ответил степенно Митрий. — И нет, это не Разрушитель. Павший семаргл — как живой мертвец, который не видит смысла своего существования. Не более того. Чернеют они от разочарования в людях. В тех, кого я защищаю.

— Так не давай им повода разочаровывать тебя. Объясняй понятнее, — не принял близко к сердцу Рехи. — Защищай людей, а не свою веру в них.

— Я тебя услышал, — отозвался Митрий, не уточняя, что именно он услышал.

А потом долго молчал, откинув голову и скрестив покрытые рубцами руки. Он выглядел, как на фресках с изображением семарглов. Очевидно, к прошлым людям они приходили часто, раз они верно передали прекрасные черты. Только фрески сгорели, а семарглы больше не появлялись. Похоже, в новом мире черных линий крылатые странники далекого мира не смогли бы выжить. Но даже если так, не хотелось быть орудием. Тем более Митрий по-прежнему не доверял ему. А Рехи так не хватало хотя бы капли беззаветного доверия. Такого, которое установилось у них с Лартом в последний переход через горы, когда они без слов понимали друг друга.

— Здорово. А то я уже заподозрил, что у тебя ушей нет под лохмами, — выдавил из себя смешок Рехи, когда семаргл раскрыл крылья и вылетел через стену, естественно, никем незамеченный.

«Что если они вообще все мне чудятся? Стражники их не видят, девицы всякие проснуться не могут в их присутствии. Ну, а я почему вижу? Сошел с ума после урагана, так я и решил тогда, возле сухого дерева», — размышлял Рехи, но одновременно непринужденно перебирал даже обожженными руками тонкие веревки черных линий. Их ответвления напоминали бледные пещерные мхи и лишайники, наполненные незримой жизнью насекомых. В их переплетениях и перестукиваниях Рехи слышал смутно знакомые голоса, но слов не разбирал, как будто звуки шли из-за толстой стены.

Двенадцатый Проклятый и лиловый жрец общались с ним. А он не отвечал. Он еще не сделал свой выбор, впервые задумываясь, что бывший Страж Мира через сны звал его, приглашая принять свою сторону.

«Какую такую «свою»? Он же помер там. Или нет? Такое чувство, что я скоро увижу последний сон из прошлого. И тогда узнаю всю правду. Но им пока невыгодно, чтобы я узнал правду. Нет, Митрий. Здесь другая борьба идет. За меня… За меня, замызганного пустынного эльфа! Борьба между Двенадцатым и Тринадцатым», — осознал Рехи, и его объяла невероятная гордость за себя. Если бы он по-настоящему понял природу этой трагикомедии, то мог бы еще пощекотать нервы «великому экспериментатору». А пока предстояло навалиться всеми силами на жрецов культа. Возможно, применив черные линии. Возможно. Но как?

Рехи думал. Он не спал всю ночь, нервно вглядывался в алый небосвод на рассвете, рассматривая переливы далекой грозы: где-то вновь поднялось черное облако извержения, вновь хребет гор вспенился. И в черную завесу облаков добавилось еще одно — гигантское, страшное.

Где-то земля раскололась, разошлась трещинами. К утру до Бастиона вновь дошли отголоски землетрясения. Рехи успел задремать и видел во сне, как сквозь пустыню, словно ветер, пригибающий высокую траву, ползет волна, колышущая черные линии. Они подбирались все ближе к Бастиону, тянули незримые щупальцы. И люди просыпались в утлых лачугах, предчувствуя новые разрушения. Никто не знал, сколько ветхих построек прошлых времен обрушится в этот раз. И все боялись. Рехи же в полудреме вслушивался в рев нового разлома и инстинктивно тянулся к черным линиям, которые тот порождал. Хотелось подцепить их, схватить и повернуть вспять, прочь от Бастиона. А еще лучше сшить ткань земли, как Лойэ неумело стягивала края его раны тогда, в пещере, в последнюю их встречу. Тогда все было иначе. Он еще ничего не знал, и мир за хребтом еще казался обитаемым.