Мария Токарева - Голод Рехи

Пустошь сотрясалась от извержений, которые происходили повсюду. В бреду жестокой муки кричащего мира Рехи видел, как земля покрывается трещинами, как уходят под землю целые города, как раскрывает пасть Великий Разлом.

Внезапно все прекратилось, точно кто-то оборвал страшный танец чудовища. Над головой разверзлась воронка урагана, внутри которой сияли молнии. От их всполохов делалось светлее, чем от навеки сокрытого солнца. И в алом зареве далеких извержений, уничтожавших остатки стенающего мира, корчились эльфы.

Они хватались за краснеющие глаза и рты, давясь выступающими клыками. Волосы их поседели, смуглая кожа превратилась в выбеленный пергамент. Теперь все они напоминали восставших мертвецов. Теперь все походили на тот образ, к которому привык Рехи.

— Успел. Спасены, — выдохнул спустившийся с небес неверный и почти опаздавший лжебог. Рехи казалось, что он узнает его, хотя никогда не видел. Образ стелился туманом, подхваченным ураганным ветром. Голос отчетливо вспоминался колыханием нестройных стихов. Почему стихов? Почему такой знакомый?

«Да это Двенадцатый давал мне подсказки все это время, а не Лиловый жрец!» — осознал Рехи, вспоминая все предостережения и намеки.

Двенадцатый хотел, чтоб новый Страж дошел до Разрушенной Цитадели. Хотел, но не мог позвать прямо. Почему? Ответ звенел натянутой струной оглушающего ужаса: потому что Двенадцатому не хватало сил, чтобы переломить ход войны. Ни три сотни лет назад, ни теперь.

Страдания Рехи временно прекратились, больше не вынимали хребет, не выкручивали нутро. Но он давился болью души, болью своего народа. Наказание было несоразмерно вине, но Лилового жреца, а теперь уже монстра, не интересовала справедливость. Слишком долгая жажда мести научила его наслаждаться чужими страданиями.

— Что? Они еще живы? Я хотел уничтожить эльфов! — застыл в недоумении Разрушитель.

— Они живы. Но лишь наполовину. Лишь наполовину. Простите меня, дети мои, я не успел, не успел! — раздался печальный голос. Он почти успокаивал. Рехи вновь внимал знакомым интонациям.

— А… Это ты, Двенадцатый? Неужели явился сам? — отозвался порывисто монстр. Из воронки в свете молний выступил призрачный силуэт усталого человека в поношенном дорожном плаще. Он чем-то напоминал Сумеречного Эльфа, и Рехи понял, что именно так выглядел их ложный бог, именно такое обличие он принял. В руках он сжимал незримый меч, сотканный из серого тумана.

— Этот мир… о, этот несчастный мир! — стенал Двенадцатый, оглядываясь вокруг. — Это ты сделал! Ты остановил планету, заморозив одну ее половину и выжигая вторую. Ты проклял эльфов. Зачем?

— От твоего бездействия тогда. В тот день! — ухмылялся Разрушитель. — Хотел доказать тебе все эти двадцать лет, что ты не бог. Хотел всем показать истинную цену твоей справедливости. Справедливости невмешательства.

— Такова цена силы Стражей Вселенной! Мы не имеем права менять ход истории! Но ты… ты уже все разрушил, — качал головой Двенадцатый. Он выглядел потрепанным странником, который давно забыл цель своего пути.

— А ты остановил меня? — засмеялся, щелкая жвалами, Разрушитель. К Двенадцатому без предупреждения устремились сотни черных линий, но он выдержал удар, выставив щит из светлых.

— Видишь, мы равны по силе. Тогда какой ты бог? Захватил власть и распоряжался нашими судьбами! Так почему не помог? — хрипел прямо в лицо Двенадцатому разрушитель.

— Что ты сделал с эльфами? — простонал старый адмирал, с трудом поднимаясь. Он подбегал к своим соратникам, склонялся над ними и с содроганием рассматривал новый образ эльфов, живых лишь наполовину.

«Так нас и потянуло на кровь, ледяных мертвецов, желавших согреться. Живых тянет к живым, а мертвых — тоже к живым, к теплу. Так и оказалось, что рождение детей почти равно смерти для эльфийских женщин. Мы неживые… Неужели мы все неживые?» — ужасался не меньше адмирала Рехи, следуя за ним освободившейся тенью.

— Что я сделал? То, что вы заслужили! А ты станешь отныне адмиралом пустыни и будешь вечно смотреть на сущность твоего гнилого народа! Я наказываю тебя и твоих соратников долгой жизнью. До тех пор, пока не придет кто-то, кто снимет с эльфов это проклятье. До тех пор, пока не найдется достойный этой ноши. Я так решил! — провозгласил неукротимый Разрушитель. Голод его мести не насыщали новые жертвы, лишь больше распаляли бездонный зев пустоты.

— Ты… ты… Значит, ты понимаешь, что творишь зло? — прохрипел Двенадцатый, выстраивая вокруг себя новый щит из белых линий, потому что прежний потрескался и распался. Их оставалось все меньше. Разорвать ткань легко, залатать — нечем. Отравленные раны мира не заживали, обессиливая Двенадцатого. Черные линии окутывали его, желая впиться прямо в сердце и превратить в еще одного Разрушителя. Не зря Сумеречный боялся сражаться с Саатом, видно, помнил судьбу остальных одиннадцати стражей. Не так ли они все и сгинули? Поддались черным линиям, проиграли в борьбе с отчаянием.

— Понимаю, я все понимаю. Но ничего уже не изменить! — болезненно заскулил Лиловый жрец, под жвалами на миг мелькнуло бледное человеческое лицо, но скрылось в рыке: — Этот мир прогнил насквозь из-за тебя!

«Старик… Проклятье… Мир прогнил… Старик погиб, а проклятье не снято», — думал Рехи, сводя воедино разрозненные картинки прошлого. И вскоре заметил, как они выстраиваются рисунками на черном камне. Кто-то исстари вел безмолвную летопись мира, кто-то рассказывал страшную историю Великого Падения.

Теперь Рехи понял, кто сделал его таким, кто проклял эльфов. Теперь ответ нашелся. Стало ли легче? Ничуть. Лишь большая горечь впивалась желчью в горло, клокотала бессильной враждой и мрачным сожаленьем. Из-за чего Падение? Почему столько боли? Все из-за какой-то нелепой случайности, из-за чьего-то отчаяния и нежелания помогать друг другу. Адмирал сбежал, устрашась предсказаний, неведомые короли эльфов просто не пришли.

Вина же упала на одичавших потомков, обреченных навеки застрять меж мирами. Лойэ боялась привидений, не подозревая, что они, эльфы, и есть тени пустыни.

Из-за ненависти к адмиралу Разрушитель покарал целый народ. Разве иначе вершится великое зло? Только от отчаяния, из мести и из желания доказать кому-то свою правоту. «Да ведь один из убивших Мирру наемников был эльфом!» — только теперь вдруг вспомнил Рехи, достраивая последние фрагменты гибельного полотна.

В суматохе и кошмаре предыдущего сна он ничего не разглядел, ведь раньше эльфы почти ничем не отличались от людей. Теперь же мельчайшие детали восстанавливались ярко и верно. Рехи сквозь сон вернулся в прошлое видение, будто провалившись сквозь второе дно сундука: два наемника над окровавленным телом Мирры. Один в кольчуге, другой в панцире. Тот, что в кольчуге, снял шлем, и из-под грязных клочьев засаленных волос показались чуть заостренные эльфийские уши — вот и все различия. Бесчестные подлецы не принадлежат ни одному народу. Рехи без знаний понял это, а Лиловому жрецу, ослепленному горем, не хватило милосердия. И в безграничной мести ему оказалось недостаточно даже простого разрушения мира. Все триста лет шла игра, начатая им, его безумием.