Мария Токарева - Голод Рехи

— Тихо, тихо, приятель. Вот так! — уложил его на место Ларт, мягко надавив на грудь.

— Рехи! Рехи! Ты очнулся! — радостно воскликнула Лойэ.

Лица сменялись хороводом, в глазах двоилось и троилось. Рехи лежал на шкуре ящера. Все тело ломило.

— Что? — спросил он, удивляясь радостному беспокойству, написанному на лицах друзей.

— Ты не мог проснуться трое суток! — пояснила негромко Лойэ. — Мы не отходили от тебя, сторожили поочередно.

— Иногда тебя такая лихорадка била! Как будто тебя пытают! — посетовала Санара. — И никакие снадобья не помогали.

— Папа! Папа проснулся! — воскликнул радостно Натт, врываясь бойкой искоркой радости, и с размаху прыгнул на грудь. Натт — его надежда. Ради него не страшно столкнуться с прошлым, лишь бы увидеть там путь к спасению мира. Спасти мир для Натта — простой долг, не для Стража, а для смертного. И все ж пока невыполнимый. Рехи погладил сына по голове и, подавившись воздухом, окончательно пробудился.

— Эй, полегче, здоровяк, раздавишь! — рассмеялся Ларт, снимая малыша с опешившего отца. Рехи кое-как сел, растирая плечи.

— Рехи, с тобой все будет хорошо. Давай, осторожно. Давай, вставай, — помогла ему подняться на ноги Лойэ.

— Ох… — выдохнул Рехи, кряхтя и шипя от боли в коленях и шее.

— Это опять твои сны прошлого? — предположил Ларт.

— Да. Это был последний.

— Видишь, Санара, я же говорил, что это не лихорадка, — кивнул Ларт. — И не надо было поить его всякой гадостью.

— Не гадостью! А снадобьями! — возмутилась Санара. Как же все спасительно привычно вокруг! Все родное и теплое. Рехи никогда еще так не радовался, раскрывая глаза навстречу новому дню.

— Сны прошлого хуже лихорадки, — серьезно заметила Лойэ.

— И что ты видел? — спросил с интересом Ларт. Ответы застревали на языке, Рехи не обладал талантом старого адмирала, не знал, как поведать историю Великого Падения.

— Долго рассказывать, — ограничился он коротким ответом.

— Ничего. Расскажешь потом. Тебе нужно поесть и проветриться.

— Да, я бы вышел на воздух, — согласился Рехи. Он решительно встал, отвергая настойчивую помощь друзей, надел тунику, подпоясался и не забыл взять с собой короткий меч в знак полного выздоровления. Да он и не болел. Если не считать знания болезнью.

— Хорошо у нас, спокойно, — выдохнул Рехи, прислоняясь к косяку. После многослойных кошмаров ночной воздух приятно холодил лицо.

— Пойдем? Просто пройдемся, — предложила Лойэ. И они двинулись по главной улице впятером.

Натт бежал впереди, забавно раскинув руки, точно намеревался взлететь. Рехи глядел на сына, и измученную душу исцелял мирный покой. Пусть где-то Сумеречный с Митрием сражались, но одному измученному Стражу Мира требовалась передышка. Через его проснувшуюся память они узнали всю правду, теперь он имел право некоторое время отдыхать. Например, бродить по главной улице, чтобы размять затекшие ноги и спину. Так бы всегда идти вместе с семьей и друзьями. Рехи погружался в сладкую дрему наяву.

Он шутил с Лойэ и играл с Наттом, делая вид, словно они бегают наперегонки. Малыш искренне радовался игрушечным легким победам и заливисто смеялся. Хоть бы этот смех продлился подольше! Рехи больше не желал видеть слезы детей. Не только своего сына, но и всех юных жителей Надежды.

«Хотел бы я увидеть мир, где дети не плачут и не мучаются от боли. Эльф, Митрий, есть ли в вашей огромной Вселенной такой? Спасете ли вы и мой мир от страданий?» — спрашивал Рехи, но никто не отвечал.

— Ну, все, пора возвращаться, — махнула вскоре Лойэ, умиротворенно улыбаясь, но потом лицо ее подернулось тенью тревоги и непонимания:

— Что за шум?

— Не знаю… — встрепенулся Рехи, улавливая непонятный треск и топот.

А дальше мирный пейзаж Надежды заполонил новый хаос. Нечто неслось по улице, поднимая клубы пыли и ломая ветхие домишки. Люди в панике разбегались перед неведомой опасностью. Вновь крики и стоны боли наводнили мирные улицы, точно опять случилось Великое Падение. Точно длился сон, растягивая мучение.

«Пришел Разрушитель миров…» — отрешенно пронеслась мысль в голове Рехи.

— Что? Где… — растерянно озиралась Лойэ, подхватывая Натта на руки. Рехи потянулся к мечу, кинувшись вперед. Но опасность выскочила из-за противоположного угла. Прямо за спиной Лойэ…

— Осторожно! — прокричала откуда-то издалека Санара.

— Ящер! — вторил ей Ларт, кидаясь вперед, но скорости полукровки не хватило на отчаянный бросок.

— Лойэ, берегись! — услышал Рехи свой исковерканный голос.

— Натт! Сынок! Натт! — возопила Лойэ. И Великое Падение поглотило последний мир Надежды.

Все, как в потемках, как в бреду. И все, что представлялось раньше благословенным, казалось ныне проклятым. Туман свивался летописью линий. Не белых и не черных — пустых, изъятых, отлученных от вечного бытия. Такие здесь остались, такими смог он управлять в тот миг, когда возникла нужда в чуде. Но от пустых чудес не дожидаться спасения избитому окаянному миру.

— Натт… Натт!

Осиротевший мир качал воздух в застывших руках цепенеющей матери. Скорбью всех матерей, всех великих лишений наполнялись расширенные остекленевшие глаза. Лойэ не понимала, ее пальцы нервно перебирали пустоту. Еще мгновение назад они сжимали сына. Теперь — ничто. Великое ничто поглотило их маленький мир.

— Что ты сделал?! Что ты натворил?!

Не твердь земная раскололась, не вечность обратилась вспять — кричала мать, лишившаяся сына. Лойэ.

— Я спас тебя! — воскликнул Рехи. На пальцах взбухали волдыри. Он снова совершил чудо управления линиями. И только запоздало понял: сил хватило лишь на одну. На его возлюбленную Лойэ. Но неужели сына он любил меньше? Неужели на дитя эльфов-вампиров, не вкушавшее крови, не хватило великих чудес?

«Спас Лойэ и убил Натта», — взвился голос Двенадцатого или Лилового предателя. В тот миг не было меж ними различий. Сумрак мыслей резал зыбкую ткань Вселенной, и сквозь прорванное полотно светлых линий прорывался огонь, черный бесконечный огонь. Мир рушился и меркнул. Мир умирал.

Рехи смутно помнил, как вышел из дверей башни, помнил, как перед ними весело бежал Натт. Потом все затопили крики и топот. Потом — он не успел. И это главное, в и этом его вина. И нет вины страшней. Он не успел на сотни жизней, он опоздал на тысячи лет. Переломив хребет гордыне, отринув славу, познав правду давних дней, он не успел спасти самое родное, самое дорогое. Он убил свое будущее. Он убил отражение себя.

— Ты… Ты ничего не понимаешь! Ты должен был спасти его! Не меня, а его!

— Лойэ… Лойэ… Я не мог! — выдохнул Рехи, глотая свою вечную трусость. Опять оправдывался, опять искал лазейки, ускользая от ее гнева. Он снова сделал все не так.