Илона Эндрюс - По лезвию грани

— Я голодна, — пробормотала Софи.

— Предполагается, что после бала мы поужинаем в наших комнатах, — пробормотала Шарлотта и поправила ремень на левом плече Софи. Это платье, красивая вариация серо-голубого цвета с металлическим отливом, было результатом сотрудничества между ней и портнихой. Две тонкие бретельки поддерживали скромный лиф, облегавший стройную фигурку Софи. Тонкие слои ткани бледно-голубого и темно-синего цвета перекрывали лиф, сложенный с левой стороны и распространяющийся веером справа. Два собранных отреза ткани драпировались на бедрах Софи, достаточно плотно, чтобы подчеркнуть скромный изгиб ее бедер, но достаточно свободно, чтобы все еще быть уместным. Сквозь драпированную ткань на пол струилась широкая юбка, сшитая из слоев шифона.

Это было освежающее платье, отдающее дань молодости и легкое. Его стиль соответствовал платью самой Шарлотты. Она выбрала сине-зеленый шифон. Два слоя серебристой ткани служили ей рукавами. Узор продолжался вдоль ее боков, слои тянулись, чтобы обнять ее, подчеркивая талию и изгиб бедер. Крошечные серебристые точки, каждая чуть менее блестящая, чем ткань, прочертили тонкий узор на ее груди и животе, пока, наконец, ее юбка не превратилась в слои невесомого шифона.

Софи выглядела прекрасно. Сама она выглядела элегантно, и каждый дюйм ее тела был голубокровным, что именно и пыталась показать Шарлотта. Музыка становилась все громче. Скоро начнутся танцы. Она должна будет танцевать всего раз или два, но Софи это понравится…. и, скорее всего, она вызовет переполох. Шарлотта попросила ее продемонстрировать пару танцев, и ее работа ног была восхитительна.

Она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, оглядела собравшихся и наткнулась на лицо Ричарда. Он стоял на другой стороне террасы, в тени колонны, и смотрел на нее с потрясением и тоской, словно громом пораженный. Было больно. Ей было так больно стоять напротив него и знать, что она не может подойти к нему, не может прикоснуться к нему или уйти с ним. Шарлотта отвела взгляд.

Что бы ни происходило вокруг нее, глубоко внутри она всегда помнила, что или один из них, или они оба, могут не пережить этого. Они находились в постоянной опасности, и счастливый исход не был гарантирован. Это знание давило на нее, как вездесущее, сокрушительное бремя. Она просыпалась с ним и ложилась спать. Оно преследовало ее весь день. Иногда она отвлекалась и забывала, но неизбежно вспоминала, и когда это случалось, страх и тревога пронзали ее, как удар в живот. Ее горло сжималось, глаза наполнялись слезами, а грудь ныла. Несколько мгновений она была на грани слез, и ей приходилось уговаривать себя успокоиться.

Она скучала по Ричарду. Она беспокоилась о нем больше, чем о себе.

Она поняла, что не создана для такого. Кто-то может упиваться опасностью и интригами, но она просто хотела, чтобы все было уже сделано. Она хотела, чтобы все закончилось. Напряжение давило на нее, и она чувствовала, как трещит под его зубилом. Чем сильнее давило, тем больше ей хотелось сбежать. Прошлой ночью ей снилось, как она подходит к Бреннану, убивает его и бросается с балкона. Утром она была в ужасе… не от суицидальных фантазий, а потому, что на краткий миг перед тем, как вернуться в реальность, она почувствовала облегчение.

Ей надо было держать себя в руках. Слишком много людей зависело от нее: Софи, Ричард, Тюли… Кстати, о Софи, куда она делась?

Шарлотта обернулась и увидела группу молодых людей, где-то на пороге совершеннолетия, окружавших голубокровного в темно-зеленом камзоле. Он был высоким, светловолосым и поразительно красивым. Он рассказывал какую-то историю, и на его лице было спокойное выражение опытного оратора. Слушатели ловили каждое его слово.

Шарлотта придвинулась ближе, анализируя его жесты. Не просто кровь, старая кровь. Не адрианглийская, определенно луизианская ветвь — он поднял руку в элегантном жесте, ладонью вверх, указательный палец почти параллелен полу, три других слегка согнуты — явный признак. Придворный этикет Людовика требовал, чтобы в присутствии императора аристократы носили при себе жетон — маленькую серебряную монету с выгравированным на ней изображением, которую держали на цепочке, намотанной на пальцы. Этот жест был предназначен для демонстрации монеты и был настолько укоренившимся в манерах старых семей, что они делали это бессознательно, когда высказывали свою точку зрения во время спора или признавали чью-то точку зрения.

Она подошла достаточно близко, чтобы услышать его.

— … В конце концов, как утверждает Ферра, преуспевание в служении толпе это высшее призвание. Эго может достичь своей вершины только тогда, когда трудится на благо большинства.

Последовали кивки и послушались звуки согласия. Он действительно заворожил их.

— Но разве Ферра не говорит также, что компромисс с этикой — это предательство самого себя? — раздался сзади голос Софи. Группа молодых людей расступилась, и Шарлотта увидела ее. — А поскольку он определяет этику как высшее выражение индивидуальности, его аргументы противоречивы и подозрительны.

Голубокровный посмотрел на нее с неподдельным интересом.

— На первый взгляд противоречие присутствует, но оно исчезает, если предположить, что моральный кодекс индивида согласуется с целями множества.

— Но разве толпа не состоит из индивидуумов с дико противоречивыми моральными кодексами?

— Так и есть. — Голубокровный улыбнулся, явно наслаждаясь спором. — Но установки толпы направлены на самосохранение, поэтому у нас возникают общие законы: не убивай, не прелюбодействуй, не воруй. Именно эта общность побудила Ферра заняться исследованием множества и себя.

Софи нахмурилась.

— У меня сложилось впечатление, что Ферра приступил к изучению множества и себя, потому что сексуально желал свою сестру и был расстроен тем, что общество не разрешило ему жениться на ней?

Молодые люди ахнули. Аристократ рассмеялся.

— Чье ты сокровище, дитя?

— Мое, — отозвалась Шарлотта.

Аристократ повернулся к ней и отвесил безупречный поклон.

— Миледи, мои самые высокие похвалы. В наши дни редко можно встретить начитанное дитя. Могу ли я иметь удовольствие узнать ваше имя?

— Шарлотта де Ней эль-те Рен.

Аристократ выпрямился.

— Древнее имя, миледи. Я Себастьян Лафайет, Comte de Belidor. А это?

— Софи.

Аристократ улыбнулся Софи.

— Мы обязательно должны пообщаться еще, Софи.

Софи сделала реверанс с безупречной грацией.

— Вы оказываете мне честь, милорд.

— Надеюсь, она не расстроила вас, лорд Белидор? — спросила Шарлотта.

Аристократ повернулся к ней.

— Себастьян, пожалуйста. Напротив. Я часто расстраиваюсь из-за отсутствия мужества у молодого поколения. Похоже, что у нас было… не лучшее образование, как таковое, но, возможно, больше стимулов использовать его. Они учатся, но почти не думают.