Элизабет Корр - Корона когтей [litres]

Первое, что я замечаю, это сеть кабелей, натянутых между Цитаделью и отвесной зубчатой стеной напротив, и между высокими заборами, которые образуют две другие границы арены, создавая решетку, которая закрывает от нас небо. Даже если бы я смогла каким-то образом освободиться от наручников на запястьях и трансформироваться, я не смогла бы улететь. И если кто-то попытается помочь нам извне, они не смогут до нас добраться. Небо огорожено веревками.

Бескрылые обитатели Цитадели толпятся молча вдоль внешней стороны ограды. Позади них стоят стражники с обнаженными мечами. Я вижу два каменных столба, с которых, как обычно, свисают кандалы и цепи, только теперь у основания каждого столба лежат кучи хвороста.

Значит, мы должны сгореть.

На краю арены есть платформа, которой раньше не было. Стражники ведут меня к передней части платформы; отсюда я вижу, что большинство придворных Таллис стоят на балконе, который нависает над ареной. Сама Таллис сидит в кресле на платформе. Я полагаю: она переживает, что веревочная сеть будет мешать ей смотреть на наши страдания. На ней платье из серебристого атласа с длинным шлейфом, который струится вокруг ее ног, а на голове – хотя коронация еще не состоялась – древняя Корона Когтей, ее круг острых каменных когтей блестит на солнце. Около дюжины стражников окружают ее, все в тяжелых кожаных перчатках, которые позволяют им прикоснуться к нам, хотя бы ненадолго, все вооружены мечами или топорами – вместе с несколькими дворянами. Верон, тоже одетый в серебристый атлас, – один из них.

Люсьен стоит на коленях на траве перед помостом. На нем нет ничего, кроме темно-красных брюк, а руки связаны за спиной, как и у меня. Он смотрит, как стражник толкает меня на колени рядом с ним.

– Адерин…

– Молчать, – рявкает Таллис. Один из стражников, стоящих поблизости, разворачивает хлыст и хлещет Люсьена по спине. Люсьен мычит от удара, но не кричит.

Таллис встает.

– Жертвоприношение предателя для освящения нового царствования – древняя традиция, к сожалению, в последнее время почти забытая. Сегодня начинается не только новое царствование, но и восхождение нового дома. Вполне уместно, что конец дома Сигнус будет отмечен смертью двух человек, разделяющих его испорченную родословную.

Дворяне начинают аплодировать. Так, в конце концов, делают и бескрылые.

– И все же, – Таллис машет рукой, призывая к тишине, – я милосердна. Поэтому я предлагаю вам выбор, предатели, – она снова садится и машет рукой в сторону двух каменных колонн. – Вы видите мучения, которые приготовили для вас. Быть сожженным заживо, полностью осознавая страдания другого. Но есть альтернатива. Я знаю, что некоторые дворяне, включая моего дорогого убиенного брата, носят меч как альтернативу более благородной, чистой силе, которую мы носим в собственных телах, – ее голос повышается. – Но вы, как я понимаю, пали так низко, что сражались с другими дворянами в королевских пределах Цитадели якобы для собственного развлечения, а на самом деле для развлечения бескрылых стражников, которых следовало бы научить знать свое место, – Таллис делает глубокий вдох, ослабляя хватку на подлокотниках кресла.

Я бросаю взгляд на Верона. Румянец на его лице, плотно сжатые губы показывают, что он не забыл нашу дуэль. Сегодня на нем нет пояса с мечом.

– Итак, – продолжает Таллис, – раз вы развлекали их, вы можете развлекать и меня. Вы будете сражаться друг с другом до смерти. Если кто-то из вас не будет достойно конкурировать, вы будете сожжены. Если кто-то из вас сдастся или попытается найти легкую смерть, оставшийся в живых будет сожжен, – она откидывается на спинку стула и скрещивает ноги. – Какую смерть вы выбираете?

Мы с Люсьеном смотрим друг на друга. Я не хочу с ним сражаться. Я не могу себе представить, как можно причинить ему боль. Но, чтобы сжечь…

Время еще не стерло из моей памяти, как Патрус сжег человека в прошлом году. Крики. Запах обожженной плоти. Мой желудок сжимается.

– Меч. Я выбираю сражение.

Губы Таллис дергаются вверх.

– Как пожелаешь.

По ее сигналу один из стражников приближается и снимает веревки, связывающие наши руки. Я потираю запястья и сгибаю пальцы, морщась от прилива крови. Стражник протягивает мне меч. Он тяжелее, чем я привыкла держать, с зазубренным краем. Но все равно острый.

Люсьен изучает свой меч, пробно размахивая им в воздухе.

Ради него я должна попытаться убить его. Ради моего же блага я должна надеяться, что он попытается убить и меня.

Таллис берет конфету с блюда, стоящего у ее локтя, и кладет ее в рот.

– Начинайте.

Никто из нас не поднимает оружия.

– Начинайте! Я не буду повторять.

Я поднимаю меч, одними губами произношу: прости меня, и атакую.

Люсьен не ожидал от меня такой прыти. Он блокирует мой выпад, но в то же время отшатывается назад. Я использую свое преимущество, атакуя снова, все время пытаясь решить, должна ли я целиться в его сердце, чтобы закончить все быстро. Пытаясь заставить себя поверить, что я когда-нибудь смогу всадить свой клинок ему между ребер…

Я наношу удар, и острие моего меча рассекает грудь Люсьена, как спелый плод.

Таллис хлопает в ладони и смеется, а Люсьен задыхается, прижимая свободную руку к ране. Кровь струится между его пальцами.

Опустив клинок, я тянусь к нему.

– Люсьен… мне очень жаль…

– Нет, – рычит он на меня сквозь стиснутые зубы. – Вы должны продолжать сражаться… – Он бросается на меня, заставляя отступать, пока я парирую удар за ударом, пока не ныряю ниже, чтобы прицелиться ему в живот. Недостаточно быстро. Он отступает и тычет мечом мне в плечо…

От боли у меня перехватывает дыхание. Я падаю на колени, когда он выдергивает клинок.

Люсьен тяжело дышит и выглядит так, словно его вот-вот стошнит.

– Поднимите меч. Продолжайте сражаться.

Моя правая рука бесполезна. Кровь течет из раны на плече, капая с пальцев на траву.

К нам приближаются двое стражников.

– Адерин…

В его глазах столько мольбы.

Я хватаюсь за меч и, шатаясь, поднимаюсь на ноги. Поднимаю лезвие. Снова и снова опускаю его по широкой дуге, пока Люсьен уступает мне дорогу.

Похоже, Таллис все еще наслаждается. Толпа, наблюдающая за нами, постепенно замолкает.

Я продолжаю атаковать. Но недели болезни и дни пыток в Цитадели ослабили меня. Моя рука болит под тяжестью меча, дыхание прерывается от боли в раненом плече, а слезы на глазах мешают видеть.

Люсьен крутит меч. Вырывает у меня из рук оружие. Я пошатываюсь, и он ловит меня. Направляет конец своего меча под мои ребра.

Я пристально смотрю на него. Поднимаю пальцы, чтобы коснуться его заплаканного лица.

– Заруби ее насмерть! – кричит Таллис. Она сидит на краешке стула, глаза ее сверкают. – Заставь ее страдать, Руквуд, или страдай сам…