Джордан Ривет - Художница проклятий [litres]

Еще один камень ударил Брайер в бедро, и она рухнула на землю. На этот раз боли было достаточно, чтобы заставить ее действовать, пробудить в ней инстинкт самосохранения. Брайер потянулась за красками, которые были разбросаны по земле, и попыталась найти те, что можно было использовать. Пальцы художницы дрожали, борясь с агонией, но затем Брайер наполнило отчаяние, подобно тому, как вода наполняет стакан.

Ее семья ненавидела ее. Отец и мать не простят ей предательства. Сколько бы добрых дел она ни совершала, страданий людям она причинила гораздо больше. Она никогда не сможет искупить свои грехи. Зачем она вообще пыталась?

Брайер смутно осознавала действие психологического проклятия. Тревога. Отчаяние. Она не могла с ними бороться. Должно быть, у ее отца был какой-то принадлежащий ей предмет, который можно было использовать по Закону Резонанса. Брайер вспомнила, как жители Нового Честера смотрели в свои стаканы, не в силах вырваться из плена мрачных дум. Она чувствовала себя совершенно одинокой. Она все это заслужила. Она не способна ни на что, кроме разрушений.

Слезы наполнили ее глаза, затуманивая обзор; капли дождя падали на разлитые краски. Цвета смазывались, ускользая от нее. Брайер не могла ничего с этим поделать. Тревога, вызванная проклятием, душила ее, причиняя гораздо больше страданий, чем физическая боль. Брайер свернулась клубочком, не в силах противостоять ужасающей мощи отцовского проклятия.

Затем краем глаза она заметила, как Арчер поднял голову. Несмотря на свои раны, он все еще пытался бороться, пытался добраться до нее. Он что-то держал в руке. Это было что-то фиолетовое, сияющее внутри стеклянной банки. Арчер толкнул банку к Брайер по влажной, потрескавшейся земле.

Девушка потянулась к краске здоровой рукой, собирая в кулак последние силы. Ее последняя надежда – баночка с фиолетовым – медленно катилась к ней. Пальцы Брайер сомкнулись на крышке. У нее не было ни кисти, ни секретов проклятой живописи, которым она научилась у своих родителей: у матери, на которую напала, и у отца, который пытался задушить ее отчаянием.

Брайер разбила банку о камень и окунула пальцы в редкий фиолетовый оттенок. Она вспоминала о звездах и лунах на своих щеках, о том, как родители строго-настрого запретили ей проклинать собственную кожу. Однако сейчас, когда проклятие отца усиливало ее отчаяние, Брайер должна была попытаться сделать хоть что-то, чтобы отбиться от него. Поэтому она начала рисовать распутывающее проклятие на своем собственном теле. Она нанесла узор вокруг глаз, которые у них с отцом были одинаковыми, под носом, который достался ей от матери. Она продолжила рисовать на своих обожженных солнцем щеках, шее, сломанной руке, груди.

Тревога и отчаяние немного отступили, позволяя физической боли снова выступить на первый план.

Почти обезумев от боли, Брайер продолжала выписывать проклятие на собственной коже, используя каждую каплю драгоценного пигмента. Она рисовала инстинктивно, творческий порыв обжигал ее руки. Маги никогда не проклинали свои собственные тела, но что еще она могла сделать, когда ее родной отец причинял ей такие страдания?

Картина, обретающая форму на ее коже, отличалась от типичного распутывающего проклятия. Это было абсолютно новое творение. Брайер не могла видеть, что нарисовала, но представляла, что рисунок был похож на волны, накатывающие на пляж и оставляющие морскую пену на песке. Художница размазывала краску, следуя за линиями своего тела, как будто бы они были морским берегом.

Брайер чувствовала, что картина близится к завершению. Перед тем как нанести последний мазок, она бросила взгляд на Арчера, лежащего на земле. Ему, должно быть, было больно двигаться, но он все равно приподнял голову, чтобы бросить на нее ободряющий взгляд. Арчер кивнул, придавая Брайер сил.

Девушка закрыла глаза и нанесла последний штрих, проведя редким фиолетовым оттенком по закрытым векам. Отчаяние разбилось вдребезги, смытое потоком чистой надежды. Проклятие было снято.

Брайер открыла глаза. В нее летел камень размером с собаку, готовый нанести последний удар. Она вскинула свои покрытые фиолетовым руки, чтобы защитить лицо, и камень остановился у ее ладоней. Он завис на мгновение, задевая испачканную масляной краской кожу, а затем упал.

Брайер потрясенно ахнула. Перемещающее проклятие, должно быть, разрушилось в тот же миг, как коснулось ее кожи. Распутывающее проклятие все еще действовало.

Из темноты в Брайер полетел очередной камень. Она подняла руки, и он тоже остановился. Удивление переполняло девушку. Она никогда не видела ничего подобного.

Отец принялся швырять в нее камень за камнем. Когда проклятые камни касались ее проклятой кожи, они тут же падали на землю и разбивались у ног Брайер. Капельки фиолетовой краски смешивались с редкими каплями дождя и каменной пылью.

Донован пробовал и другие атаки: давление, вспышки огня, кошмары из дыма и страха. Раскрашенная кожа Брайер распутывала каждое проклятие, гасила каждый всплеск магии. Художница не чувствовала ни жара, ни давления, ни ужаса. Нескольких мазков фиолетового оттенка было достаточно, чтобы распутать большинство проклятий. Покрытая редкой краской Брайер была неуязвимой.

Голова девушки закружилась от возможностей, которые открывало перед ней ее новое проклятие, однако ей все еще нужно было остановить атаки отца. Она не была уверена, как долго продлится эффект распутывающей магии, да и дождь становился все сильнее, грозя смыть с нее краску.

Звуки атакующих проклятий были перекрыты криками. Люди Ларка в любой момент могли оказаться здесь. Ноги Брайер дрожали, она едва могла стоять. Девушка понимала, что не сможет сражаться с солдатами и отцом одновременно.

В темноте что-то зашевелилось. Брайер заковыляла вперед, пробираясь сквозь обломки настолько быстро, насколько могла. Особенно большая груда камней была некогда дверным проемом. Притолока более-менее сохранилась вместе с нанесенными на нее остатками мощного барьерного проклятия. Вот откуда летели камни. Должно быть, там и прятался ее отец.

Хромая, Брайер обошла груду камней и обнаружила Донована, стоящего на коленях среди обломков и разнообразных банок с краской. Он поднял на нее взгляд, готовясь нарисовать очередное проклятие. Брайер прочитала в его глазах любопытство и легкий намек на восхищение.

– Замечательно, Илэйна Роза, – сказал он. – Я никогда не слышал, чтобы кто-то проклинал собственную кожу, чтобы распутать проклятия, направленные на него.

Донован изучал узоры, которые она начертала на себе, анализируя их и запоминая. Брайер знала, что он будет разбирать ее открытие мазок за мазком, тестируя различные вариации проклятия вместе с ее матерью. Он любил учиться своему ремеслу больше всего на свете.