Алина Углицкая - Невеста эльфийских кровей

Эльфийский принц обладал удивительной стойкостью. Даже собственное положение не сломило его, не сделало брюзжащей развалиной, капризной и жалкой. Он с трудом говорил, с трудом шевелился, но при этом никогда не жаловался и никого не винил в том, что случилось. Иногда по его губам пробегала кривая усмешка, но чаще на них играла улыбка: светлая, исполненная смирения и мужества встретить долю лицом к лицу, какой бы она ни была.

Сильнейшие эльфийские маги и мудрейшие друиды только покачивали головой: эльканэ должен был давно умереть. Но что-то, что не поддавалось их логике, держало его в этом мире. Некая ниточка, невидимая, неосязаемая, что прочно связала его душу и тело.

Ринка восхищалась его стойкостью, как некогда восхищалась героями прошлого. Да, Эландриль был прикован к кровати, он никогда не держал меч в руках и не участвовал в битвах. Но все это время он с переменным успехом вел собственную борьбу. Борьбу против смерти. И только благодаря сильной воле был все еще жив.

Вскоре их встречи стали носить более теплый характер. Эльканэ всегда был внимателен и предупредителен, и ни разу ни словом, ни делом не задел чувства девушки. Каждый вечер он вскрывал ее вену ногтем, отпивал положенных три глотка, а потом откидывался на подушки, заметно порозовевший и посвежевший.

Правда, пил он только из той руки, на которой не было шрама от брачной церемонии. Ринка это заметила, но значения не придала. Может, Эландрилю не нравятся шрамы? А после его манипуляций следы исчезали буквально за полчаса. Все же у нее была эльфийская регенерация.

Боли она не испытывала. Наоборот, было во всем этом действии что-то глубоко интимное, личное, от чего кожу щекотали мурашки, а лицо покрывал румянец. И хотелось спрятать глаза.

Сама мысль о том, что Эландриль зависим от нее, смущала Ринку. Чужой мужчина, пусть и ставший нареченным без ее ведома, но чужой. И так близко. Гораздо ближе, чем кто бы то ни было до него.

Они говорили о многом. Эландрилю было все интересно: как она жила у людей, чему научилась, какой на той стороне Пролива быт и традиции…

Ринка рассказывала, не таясь. Про монастырь, про матушку Ильзу, про свое скоропостижное замужество и неудачную брачную ночь, про смерть Тамаска и последовавшее обвинение. Про Герхарда и тюрьму. И про Брента.

Нет, о Бренте она говорить не хотела. Всеми силами избегала этой темы, потому что стоило хотя бы мысленно вспомнить о нем, как сердце сжималось до боли и накатывала тоска. Беспросветная. Гнетущая. Выматывающая душу и тело.

Особенно сильной она была по ночам.

У этой тоски было имя. У нее были глаза цвета черненого серебра, светлый ежик волос и такие знакомые шрамы. Пальцы подрагивали от желания к ним прикоснуться, провести вдоль рубцов, ощущая неровности кожи и такое родное тепло…

Ей мерещился его запах. Тягучий, звериный. Запах леса, омытого грозой, согретого солнцем мха и можжевеловых ягод.

Он преследовал ее.

Иногда, бродя в одиночестве по дворцовым коридорам, Ринка замирала, ловя в воздухе его отголоски. Но потом сникала, понимая, что принимает желаемое за действительное.

Брента здесь нет. И никогда не было.

Ей лучше забыть о нем.

Эти чувства – всего лишь глупая девичья влюбленность, которая пройдет, не оставив следа. Ведь он уркх, а она – эльфийская герцогиня, суженая эльканэ, будущая королева. У них нет и не может быть общей доли.

Так она убеждала себя, не веря собственным доводам. А во сне неизменно тянулась к нему сквозь пространство и время. Безмолвно звала, посылая свой зов в пустоту. Протягивала руки, желая обнять видение, но хватала лишь дым.

Просыпалась в слезах и поту, подавленная, разбитая, чувствуя одну безысходность. И эта безысходность все больше затягивала её день ото дня.

Ринка заставляла себя подниматься с постели, завтракать, молча слушать щебет словоохотливой Нирии и последние сплетни. Улыбалась, делала вид, что все хорошо. Кивала на любезности придворных, терпела придирки регента, старалась внимательно слушать Фламмеля…

И задыхалась в этой золотой клетке, где у нее были только обязанности – и никаких прав. Где она была такой же невольницей, не принадлежащей себе, как и среди людей.

Новизна перемен очень быстро прошла. Ринке уже не хотелось шутить и смеяться, она остыла к нарядам и конным прогулкам. Даже резкости регента уже не так задевали.

К концу второй недели она словно начала высыхать изнутри. Накатили апатия и безучастность. Даже мысль о приближающемся бале и официальном признании не вызывала прежней радости. Ринка утратила интерес ко всему, кроме собственных мыслей.

Единственной отдушиной были вечера с эльканэ, когда сидела рядом с ним, сжав его руку и предаваясь молчаливой беседе.

Ринка знала, что ее эмоции для него не секрет, но была благодарна за то, что он не задает вопросы, на которые ей не хочется отвечать.

Понимал ли он, что его невеста любит другого?

Возможно.

Иначе почему и в его глазах поселилась тоска?

Эландриль старательно избегал скользкой темы. Не хотел ранить ее еще больше, чувствовал, что и так нелегко. Но в то же время его самого снедало отчаяние.

Еще недавно он думал, что уже распрощался с жизнью и утратил желание жить. Но оно снова вернулось. Теперь, когда его эллевиан была здесь, рядом, когда он чувствовал ее запах, слышал тихий голосок и держал в руке ее руку, ему с утроенной силой хотелось жить. Вернуть здоровье, подняться на ноги и доказать своей хрупкой невесте, что они созданы друг для друга.

Недаром же боги связали их судьбы? Недаром звезды выплели им один путь?

Эландриль не верил в случайности, он верил в закономерность и в то, что предначертанное богами нельзя изменить.

Но в мыслях девушки жил чужой образ. Он наполнял ее ночи и дни. Он заставлял трепетать ее сердце, а глаза наполняться слезами.

И это ранило принца сильнее, чем собственное бессилие.

Ринка молчала, он тоже молчал. Оба делали вид, что ничего не происходит. И оба знали, что между ними не может быть никаких секретов.

Однажды должно было что-то случиться, чтобы разорвать этот круг.

Весенний бал по традиции был назначен на день весеннего равноденствия. В древние времена его всегда открывали король с королевой. Они выходили в круг как раз в тот момент, когда на небосклоне одновременно проявлялось ночное и дневное светило, символизируя встречу ночи и дня, жизни и смерти, зимы и весны.

Но те времена давно канули в Лету. Эльфы теперь проживали в городах и дворцах, позабыв про лес и рощи. Да и последний король умер шестнадцать лет назад. Что уж говорить о королеве?

Кое-кто еще помнил прежнюю королеву – супругу почившего короля. Она была эльфийкой из древнего рода, волоокой Эллирисиль. Танатаэль встретил ее уже на закате дней, и так уж случилось, что она оказалась его эллевиан.