Ренсом Риггз - Разрушение Дьявольского Акра

— Да, именно так, — сказал он и кивнул. — Вот почему они никогда не могли массово производить эти маленькие чудеса. — Он легонько постучал по экспульсатору. — Топливо слишком дорогое.

— А что, если мы достанем тебе флакон? — спросил Миллард.

— Как? — спросил он, скосив на меня глаза. — Он дилер?

Нур рассмеялась.

— Нет, нет, Клаус, мы выгнали их всех из Акра. Разве ты не знаешь, кто это?

— Не знаю, мне все равно. И я не буду иметь дела ни с кем, кто имеет дело с соулом.

— Он не дилер, — сказал Миллард, — но, если я правильно понимаю, на что намекает Джейкоб, мы могли бы заполучить флакон, который был реквизирован у тварей после захвата их крепости. У них был запас, хотя я думаю, что большая его часть была уничтожена еще до окончания битвы.

— Я бы не стал прикасаться к этой штуке, даже если бы вы могли ее достать…

Миллард на мгновение задумался, а затем сказал:

— А что, если мы сможем вернуть твою бедренную кость?

Клаус почесал седую бороду.

— Вы знаешь историю с костяными часами? Это совершенно особая часть странной часологии.

— Не знаем, — ответил я и посмотрел в сторону Милларда, который покачал головой.

— Тогда я расскажу вам, — сказал Клаус. Он уселся на табурет и скрестил мясистые руки. — Давным-давно в Праге жил странный часовщик по имени Миклаус. Он построил часы на главной городской площади, и это была самая удивительная вещь, которую кто-либо видел. Все соперничающие города хотели, чтобы Миклаус построил им точно такие же часы, но пражские советники были ревнивыми людьми, и чтобы он никогда не сделал других, и чтобы гордость их города никогда не была побеждена, они ослепили его. Так вот, Миклаус сошел с ума, и однажды ночью он бросился во внутренности этих огромных часов и был раздавлен насмерть их шестеренками.

— Проклятье, — прошептала Нур.

— Его сын тоже был часовщиком, и, чтобы почтить память отца, он эксгумировал кости Миклауса и сделал из них другие часы — еще большие, чем те, что были в Праге. Никогда не был в Праге, поэтому не могу вам сказать. Но часы, сделанные из костей Миклауса, предположительно являются особыми и наделены некоторыми интересными способностями, о которых я еще не совсем догадываюсь. Это был мой любимый проект в течение многих лет, что-то, с чем я возился, когда у меня было время.

— Как ты завладел часами? — спросил Миллард.

— Я унаследовал их. Миклаус был моим прапрадедом и тезкой. — Он сказал это так небрежно, что мне потребовалось мгновение, чтобы уловить смысл. Клаус вздохнул, выглядя немного подавленным. — Я пытался выломать дверь кабинета Перплексуса, чтобы вернуть бедро, но охранники выгнали меня, и какой-то мерзавец сказал мне, что, если я еще раз попробую сделать что-то подобное, меня вышвырнут из Акра. Я вообще не хотел сюда приезжать, но… — Он пожал плечами, и его плечи поникли, и на мгновение он показался очень маленьким, несмотря на свое массивное тело. — Но теперь это мой дом.

Интересно, что стало с его женой — той, что была пленницей тварей? Но если ее сейчас здесь нет, мне не нужно было спрашивать. Его реакция на идею использовать соула для каких-либо целей была красноречивой.

— Если мы достанем тебе эту кость, — сказал я, — и принесем флакон соула, ты восстановишь экспульсатор?

— Мне это совсем не нравится, — сказал он. На лбу у него выступили капельки пота. Он вытащил из кармана пиджака грязную тряпку и вытер ею лоб. — Скажи мне, для чего он тебе нужен.

Я посмотрел на Нур, которая беспокойно заерзала.

— Тебе решать, — сказал я.

— Однажды это спасло нам жизнь, — сказала она. — Мои друзья, кажется, думают, что нам это может понадобиться, чтобы снова спасти наши жизни.

— Нур — ключ ко всему, Клаус, — вполголоса сказал Миллард. — Без нее Каула нам не остановить. Так что если случится худшее, и ему удастся прорвать оборону имбрин…

— Вам нужен предохранитель, — сказал Клаус. Даже его громкий голос понизился до шепота. — Вы достанете мне кость и соул, и я сделаю все, что в моих силах. Но, — он предостерегающе поднял скрюченный палец, — я не даю никаких гарантий. До сегодняшнего дня я никогда не прикасался к экспульсаторам, и ты знаешь, что они не предназначены для использования дважды. Он может взорваться прямо перед твоим лицом.

— Если кто и может это сделать, Клаус, так это ты, — сказал Миллард. — Ты самый лучший.

Клаус усмехнулся.

— Где твоя рука, мальчик? — рукав Милларда поднялся, чтобы пожать протянутую руку Клауса, а затем Клаус наклонился, чтобы покопаться под верстаком. Он появился, держа в руках бутылку с мутной жидкостью. — Перекусить на дорожку?

— Нет, спасибо, — сказал Миллард. — Сегодня нам нужен наш мозг.

На лице Нур промелькнуло выражение смутного страха.

— Я выпью одну, — сказала она. Клаус налил ей в кружку еще.

Я наклонился к ней.

— Ты уверена?

С верстака донесся длинный медный звук звонка, и замысловатые часы с кукушкой начали отбивать час, опоздав на несколько минут. Открылась маленькая дверца, и оттуда высунулась платформа с палачом в черной мантии и человеком на коленях. С каждым часовым ударом палач опускал топор, отрубленная голова жертвы отлетала от тела, и из отверстия в шее вылетал подпружиненная струйка красного войлока. Нур опрокинула стакан, когда обезглавливание повторилось десять раз, а затем поморщилась и поставила кружку.

Я уже начал беспокоиться о Нур. Пока мы спешили по темным улицам внешнего кольца Акра, она почти не разговаривала. Возможно, это была жидкость для керосинок домашнего приготовления, которую она только что выпила, но более вероятно, что она была погружена в свои мысли, думая о том, что мы собираемся сделать. Как вы спросите кого-то, готов ли он увидеть воскрешение давно потерянного любимого человека? Мягко, но прямо, решил я.

Мы проезжали через затопленное место, где булыжники были разбросаны, а улица устлана мокрым мусором, в этот момент Нур споткнулась. Я поймал ее за руку, прежде чем она успела упасть.

— Упади лицом в эту дрянь, и ты наверняка подхватишь плотоядную сыпь, — сказал я.

— Еще один день в раю. — Она мрачно рассмеялась.

— Итак, ты готова к этому? — спросил я, все еще держа ее за руку. — Когда Енох делает это, это может быть действительно… грубо. Я уже несколько раз видел, как он это делает, и это не очень красиво. — Я подумал о бедном, мертвом брате Бронвин, Викторе. И Мартине, человеке, который управлял маленьким музеем на Кэрнхолме, который проснулся без половины лица, цитируя стихи. Сцены, которые с тех пор преследовали меня во сне.

Нур пожала плечами.

— Я уже видела, как ее убили. Насколько хуже уже может быть?

— Иногда ты не знаешь, пока это не случится.

Некоторое время мы шли молча, а потом она тихо спросила: