Терри Пратчетт - Вещие сестрички [litres]

– Звиняйте, дяденька… – начал шут.

– Они заправляют этой страной?

– Нет, милорд, они никогда…

– Да кто тебя спрашивает?!

Шут дрожал от страха в идеальной противофазе по отношению к замку, поэтому казалось, что лишь он один и стоит неподвижно.

– Э… так вы сами и спросили, милорд.

– Ты что, пререкаешься со мной?

– Нет, милорд!

– А по-моему, да. Ты с ними в сговоре?

– Милорд! – потрясенно воскликнул шут.

– Вы все сговорились, все! – рявкнул герцог. – Все вы! Сборище зачинщиков!

Он отшвырнул шута прочь, распахнул высокие окна, высунулся в морозную ночь и обвел взглядом спящее королевство.

– Слышите меня? Я король! – заорал Флем.

Тряска прекратилась, отчего герцог едва не упал. Однако он быстро выправился и смахнул штукатурку со своей ночной рубахи.

– То-то же.

Но стало лишь хуже. Теперь лес его слушал. Каждое слово герцога втягивалось в огромный вакуум тишины.

Там что-то таилось. Он это чувствовал. Этому «чему-то» хватило сил сотрясти замок, и теперь оно смотрело на герцога, слушало его.

Флем осторожно попятился, нащупал створку, закрыл окно и поспешно задернул занавески.

– Я король, – тихо повторил он, а затем посмотрел на шута. У того возникло подозрение, что от него чего-то ждут.

«Этот человек мой повелитель и господин, – подумал шут. – Я ел его хлеб – ну или что там мне доставалось. В Гильдии всегда твердили, что шут обязан служить своему хозяину до последнего вздоха, даже если все прочие его оставят. В горе и в радости. Каждому правителю нужен свой шут. Я должен хранить верность. Даже если он явно псих, я его шут до тех пор, пока один из нас не умрет».

К своему ужасу, шут осознал, что герцог всхлипывает.

Слуга покопался в рукаве и выудил оттуда довольно грязный красно-желтый платок, украшенный колокольчиками. Герцог благодарно принял его и высморкался. Как вдруг отдернул руку и уставился на платок с безумной подозрительностью.

– Это что, кинжал в моей ладони?

– Гм. Нет, милорд. Это мой платок, видите? Присмотритесь, заметите разницу. У платка не так много острых краев.

– Добрый шут, – невнятно произнес герцог.

Точно свихнулся, подумал шут. Совсем с резьбы слетел. Скоро им самим можно будет бутылки открывать вместо штопора.

– Встань на колени, шут мой.

Дурак послушался. Герцог возложил замотанную в грязную повязку ладонь ему на плечо.

– Ты мне предан, шут? Тебе можно доверять?

– Я поклялся следовать за моим господином до самой смерти, – хрипло ответил шут.

Герцог склонил искаженное безумием лицо ближе, и слуга заглянул в налитые кровью глаза.

– Я не хотел, – признался Флем заговорщическим шепотом. – Они меня вынудили. Я не хотел…

Дверь распахнулась. Внушительная фигура герцогини заполнила проем. На самом деле они с дверью были примерно одного размера.

– Лионель! – рявкнула леди.

Шут завороженно наблюдал за метаморфозой герцога. Безумный алый огонек исчез, словно его всосало внутрь, и сменился привычным твердым взглядом голубых глаз. И все же это не означало, что Флем вновь обрел душевное здоровье. Даже его холодная расчетливость была своего рода безумием. Разум герцога работал как часы – и как часы регулярно выстреливал кукушкой.

Лорд Флем спокойно поднял взгляд.

– Да, дорогая?

– Что это сейчас было?

– Полагаю, ведьмы, – ответил герцог.

– Не думаю… – начал шут, но лорд Флем не просто заткнул его взглядом, а прямо-таки пригвоздил к стене.

– Немудрено, ты же идиот, – отметила герцогиня.

– Шут, миледи.

– И это тоже, – прибавила она и повернулась обратно к мужу. – Итак, – мрачно улыбнулась леди, – они по-прежнему тебя побеждают?

– Чем мне сражаться с магией? – пожал плечами герцог.

– Словами, – не подумав, ляпнул шут и тут же пожалел об этом. Супруги дружно уставились на него.

– Что? – переспросила герцогиня.

Шут, растерявшись, уронил свою мандолину.

– В… в Гильдии нас учили, что слова обладают даже большей силой, чем магия.

– Дурак! – воскликнул герцог. – Слова – это просто слова. Короткие наборы звуков. Палки и камни могут сломать мне кости… – Он помолчал, смакуя мысль. – Но от слов какой вред?

– Милорд, некоторые слова умеют ранить, – возразил шут. – Например, «лжец», «узурпатор», «убийца».

Герцог отдернулся и стиснул подлокотники трона.

– Впрочем, то все пустые слова, – поспешно заверил шут. – Но они могут распространяться, как огонь в подлеске, а в итоге вырваться и спалить…

– Верно! Верно! – закричал герцог. – Я их слышу, без умолку! – Он подался вперед и зашипел: – Это все ведьмы!

– Н-ну так им можно ответить своими словами, – продолжил шут. – Слова могут одолеть даже ведьм.

– Это какие? – задумчиво поинтересовалась герцогиня.

– Карга. Сглаз. Выжившая из ума старуха, – пожал плечами шут.

Герцогиня вскинула густую бровь.

– А ты не совсем идиот. Ты имеешь в виду слухи.

– Именно, миледи. – Шут закатил глаза. И во что он только ввязался?

– Это все ведьмы, – прошептал герцог, ни к кому в частности не обращаясь. – Мы должны сказать миру о ведьмах. Они – зло. Это из-за них кровь никак не смывается. Даже наждачка не помогает.

Когда случился очередной толчок, матушка Ветровоск как раз спешила по узкой обледеневшей лесной тропинке. Ком снега соскользнул с дерева и плюхнулся ведьме на шляпу.

Все шло наперекосяк, и она это знала. Не говоря уже о… том, что затаилось в лесу, но ведьме выйти из дома в Ночь Всех Пустых? Неслыханно. Поперек всех традиций. Никто не знал, откуда пошел обычай, но суть не в этом.

Она вышла на пустошь и зашагала по хрусткому вереску, с которого ветер сдул снег. Над горизонтом висела серповидная луна, и ее бледное сияние освещало возвышающиеся впереди горы. Там был другой мир, куда даже ведьмы редко заглядывали; пейзаж, оставшийся после морозного рождения мира, сплошь зеленый лед, острые склоны и глубокие потайные долины. Пейзаж, не предназначенный для людей – не более враждебный, чем кирпич или облако, но ужасно, ужасно безразличный.

Вот только на сей раз он наблюдал за ведьмой. Разум, подобного которому она еще не встречала, сосредоточился на матушке. Она посмотрела на ледяные склоны, наполовину ожидая увидеть гигантскую тень, заслоняющую звезды.

– Кто ты? – крикнула госпожа Ветровоск. – Чего тебе надо?

Ее голос эхом поскакал по камням. Где-то высоко в горах раздался приглушенный гул сошедшей лавины.

На краю болота, где летом среди кустов словно дурочки метались куропатки, торчал камень. Он стоял примерно на границе владений двух ведьм, хотя, конечно, никто не трудился официально проводить межевание.

Камень был размером с высокого мужчину, его поверхность отливала голубым. Считалось, будто исполин обладал исключительными магическими свойствами, хотя иных примеров для сравнения не имелось и замерить показатели не представлялось возможным. Если кто-нибудь начинал пристально вглядываться в камень, тот мгновенно отворачивался. Самый застенчивый монолит из известных человечеству.