Терри Пратчетт - Вещие сестрички [litres]

– Может, изгоните меня как следует? – спросил демон, раз уж никто не уловил намека.

– Что? – снова вынырнула из размышлений матушка.

– Мне было бы приятнее, если б меня изгнали по всем правилам. «Проваливай» звучит как-то… скудно , – сообщила голова.

– А. Раз ты так настаиваешь. Маграт!

– Да? – подпрыгнула та.

Матушка кинула ей медную мешалку.

– Окажешь честь?

Маграт поймала мешалку за ту часть, которую госпожа Ветровоск вроде бы представила ручкой, и улыбнулась.

– Конечно. Сейчас. Так. Гм. Уйди же, бес, обратно в темные глубины…

Голова довольно улыбнулась. Такое обращение ей явно больше пришлось по душе.

Она растаяла в котле, точно воск в пламени, напоследок бросив презрительное «Проваааливай…», практически потерявшееся в водовороте.

Когда розовые лучи рассвета пролились на снег, матушка Ветровоск вошла в свою хижину.

Козы отчего-то беспокоились у себя в пристройке. Скворцы под крышей бормотали и стучали условными зубами. Мышь пищала за кухонным буфетом.

Матушка налила себе чашку чая, подметив, что каждый звук на кухне кажется немного громче обычного. Когда она уронила ложку в раковину, раздался такой звон, будто кто-то ударил молотом в колокол.

Госпожа Ветровоск всегда ощущала дискомфорт после совместного использования магии или, по ее собственным словам, становилась не в ладу сама с собой. Ведьма как неприкаянная бродила по дому, ища, чем бы заняться, находила, а потом бросала дело на полпути. Сейчас она мерила шагами холодные плиты.

В такие моменты разум находит себе крайне странные применения, лишь бы не выполнять свое прямое предназначение, сиречь – думать. Сторонний наблюдатель поразился бы той самоотверженности, с которой матушка поочередно кидалась то мыть подставку для чайника, то выкорчевывать древние орехи из миски с фруктами, которая стояла на комоде, то выуживать с помощью чайной ложки окаменелые корочки хлеба из трещин между каменными плитами.

У животных есть разумы. У людей есть разумы, хотя вот людские – штука весьма неясная и туманная. Даже у насекомых имелись разумы, похожие на крохотные точки света во тьме неразумия.

Матушка считала себя практически экспертом по разумам. И всегда верила, что у таких вещей, как страны, их нет.

Страны ведь не живые , бога ради. Страна – это просто…

Постойте. Постойте… Мысль украдкой пробралась в голову матушки и робко попыталась привлечь ее внимание.

Было одно условие, при котором эти мрачные леса претендовали бы на звание разумных. Матушка села, сжимая древнюю корку хлеба, и пристально посмотрела в камин. Ее мысленный взор потянулся сквозь очаг, наружу, через заснеженные коридоры деревьев. Точно. Ей как-то раньше и в голову не приходило. Конечно, лес – это общий разум, слепленный из множества мелких: растений, птиц, медведей, даже медлительных величественных разумов самих деревьев…

Матушка опустилась в свое кресло-качалку, и то стало раскачиваться само по себе.

Она часто думала о лесе как об эдаком растянувшемся во весь рост животном, но лишь в меттерфорическом плане, как выразились бы волшебники; летом оно дремало и мурлыкало голосами шмелей, осенью ревело и завывало бурями, а зимой сворачивалось в клубок и засыпало. Матушка вдруг осознала: лес не только собрание других существ, но и существо само по себе. Живое – просто не в том плане, как можно назвать живой землеройку.

И куда медлительнее .

Это должно быть важным моментом. Как часто у леса бьется сердце? Один удар в год, наверное. Да, по идее так. Лес ждал яркого солнышка и более долгих дней, чтобы одним могучим систолическим толчком – таким могучим, что человеку и не услышать, – протолкнуть миллионы галлонов сока вверх по стволам прямиком в небо.

И вот тут матушка закусила губу.

Ей только что пришло на ум слово «систолический», а оно явно не входило в ее вокабуляр.

Кто-то обосновался у нее в голове.

Точнее, что-то.

Она ли думала все эти вещи или их думали через нее?

Матушка уставилась в пол, стараясь удержать мысли при себе, но ее разум разглядывали так же непринужденно, как если бы он бултыхался в стеклянном сосуде.

Матушка Ветровоск встала на ноги и отдернула занавески.

Они стояли там, на том месте, что в теплое время года служило ей газоном. И каждый смотрел прямо на ведьму.

Несколько минут спустя передняя дверь хижины открылась. Само по себе уже событие: как и большинство овцепикцев, матушка пользовалась преимущественно задней. Лишь трижды в жизни ты пользовался парадным входом, причем каждый раз тебя несли.

Поэтому гостям пришлось приложить существенные усилия – подергать и потолкать неуступчивую створку внутрь. На снег у порога посыпались кусочки облупившейся краски. Наконец, где-то на полпути дверь застряла.

Матушка неловко протиснулась в щель и вышла на доселе нетронутый снег.

Она специально нарядилась в свою высокую шляпу и длинный черный плащ, которые всегда надевала, когда хотела четко дать понять окружающим: перед ними ведьма.

В снегу стоял наполовину заметенный кухонный стул. Летом он приходился весьма кстати, если требовалось выполнять какую-нибудь работу по дому и одновременно приглядывать за дорогой. Матушка вытащила его, отряхнула и решительно уселась, расставив колени, вызывающе скрестив руки и вздернув подбородок.

Солнце уже встало, но его лучи в это утро после Ночи Всех Пустых оставались розовыми и косыми. Они подсвечивали огромное облако пара, что висело над собравшимися существами. Те не трогались с места, хотя время от времени кто-нибудь топал копытом или почесывался.

Матушка уловила какое-то движение. Она прежде не заметила, но оказывается, птицы так густо облепили деревья, что те словно бы досрочно покрылись странными коричневыми и черными листьями.

Тот клочок, где летом росли травы, заняли волки. Они сидели прямо или развалясь и высунув языки. За ними примостилась группа медведей, а рядом – стадо оленей. В меттерфорических загончиках собрались стайки кроликов, ласок, дурностаев, барсуков, лис и прочих разнообразных существ, которые все вместе назывались лестным народцем, несмотря на то, что проводили жизнь в кровавой атмосфере охоты, только одни выступали в роли хищников, другие – жертв, одни убивали, а другие погибали от когтя, копыта или зубов.

Эта разношерстная толпа расположилась на снегу, начисто забыв о своих обычных кулинарных взаимоотношениях, и пыталась переглядеть матушку.

А она поняла две вещи. Первое – ей сейчас предстал довольно точный срез лесной жизни.

Вторую она не могла не озвучить.

– Я не знаю, что это за чары. Но вы ничего не добьетесь – когда они ослабнут, кое-кому из вас, меховых придурков, придется убираться восвояси.