Елена Хаецкая - Кристалл Вечности

Постепенно славный род захирел. Все меньшим колчеством земель он владел, все беднее и малочисленнее становился. Фавиол с братом мечтали вернуть себе то, что им причиталось по праву. Старший брат, наследник родового имени, поступил очень просто: взял в жены девушку из богатого дома. Она не была ни красивой, ни даже особо молодой, зато должна была принести большое приданое.

И… все оказалось обманом. Проклятый купец все это время ловко морочил голову знатному господину, когда сватал за его сына свою дочь-перестарка. Роскошные наряды, красивая мебель, даже угощения на пиру — все было чужим, заимствованным. Когда молодой супруг с родителем и братом наутро после свадьбы явился в дом отца невесты, чтобы поблагодарить его, он не застал в особняке ни мебели, ни драпировок, ни золотой посуды. Голые стены и дурно одетый старик, сидящий на подоконнике и громко смеющийся.

Фавиолу казалось, что он находится посреди кошмарного сна. Такого просто не может быть! Еще вчера здесь все искрилось и играло… Какое злое волшебство уничтожило роскошные палаты?

— Никакой магии, мой мальчик, — проскрипел старый купец. — Исключительно человеческие слабости и человеческие хитрости. Твоему отцу хотелось поверить в мое богатство, а я умею отводить людям глаза, особенно когда они желают быть обманутыми…

Молодая жена завыла, стала рвать на себе волосы, пала мужу в ноги… и муж простил ее.

Они ушли из разоренного дома в свой разоренный замок и стали там налаживать жизнь, как получалось. Получалось не слишком хорошо: рождавшиеся дети тут же и умирали, жена хворала и плакала, а старший сын тана просто не знал, что ему делать. Был бы младшим — нанялся бы кому-нибудь в охранники, лишь бы не видеть больше всех этих бедствий.

Фавиол, однако, не сдавался. Он помнил их с братом детскую клятву.

— Я поправлю дело, — сказал он однажды, когда брат его был особенно печален.

— Как? Женитьбой? — в вопросе брата прозвучало столько иронии, столько горечи, что Фавиол едва не задохнулся.

Однако юноша нашел в себе силы ответить:

— Возможно, и женитьбой… Ничто нас сейчас не спасет, только милость богов.

— Да есть ли способы снискать ее, эту милость? — закричал старший брат, а младший твердо произнес:

— Я знаю легенду о щите с двумя скрещенными мечами Вереса и Ингерады. И знаю, где добыть такой щит, — в Старом Форте.

— Старый Форт — оплот Ордена, — покачал головой старший брат. — О чем ты только думаешь! Там с тобой и разговаривать не станут.

— Почему?

— Они горды. Они служат только Вересу.

— Ну так и я хочу служить Вересу.

— Ты хочешь служить своему роду.

— А мой род всегда служил Вересу.

— Тебя, как я погляжу, не переспоришь… Но будь осторожен. Их Магистр — женщина. По слухам, это не простая жрица Вереса. В ней есть нечто особенное. И она видит людей насквозь.

— Вот и хорошо, — заявил Фавиол, — пусть увидит меня насквозь. Она не увидит ничего постыдного или такого, что заставит ее отказать мне в просьбе. А когда я добуду щит Вереса и Ингерады, я возьму себе в жены простую девушку, не богатую и не знатную, и она принесет нашему роду такое процветание, о каком мы с тобой даже и мечтать не могли.

Сейчас Фавиол вспоминал тот разговор, словно искал в этом воспоминании поддержку. Впрочем, ни тени сомнения в том, что он поступает правильно, у Фавиола не возникало. Он знал, что делает. Он не может вернуться домой с пустыми руками и отобрать у своей семьи последнюю надежду.

А если пытаясь добыть браслет Ирривы он погибнет, как погибли его предшественники, — что ж, ему не придется видеть разочарование на лицах брата и отца. И несчастной невестки, прибавил он, желая быть справедливым. Немолодая, некрасивая, не способная подарить мужу сына, эта женщина вызывала чувство жалости. Пусть хоть с племянниками понянчится, если боги снизойдут к семье Фавиола.

Одиночество Фавиола неожиданно нарушил командир отряда — Элаин. Он подъехал к молодому господину и бесцеремонно тронул его за рукав.

Фавиол вздрогнул, как будто его пробудили от глубокого сна.

— Что?! — отрывисто спросил он.

— Скоро мы будем возле руин, — сказал Элаин. — Я уважаю ваши мысли, господин, но сейчас вам следует их оставить и обратить внимание на то, что происходит вокруг.

— А что тут происходит? — удивился Фавиол. Он выскомерно отстранился от Элаина. — И что ты себе позволяешь?

— Я позволяю себе напомнить, что еще остаюсь командиром этого отряда, — спокойно отозвался Элаин, — и отвечаю за вашу безопасность. Хватит мечать и грезить. Вы клонитесь в седле, как будто ранены.

— Может быть, я ранен, — ответил Фавиол.

— Знаете, мой господин, слыхал я, как важные господа утверждают, будто раненая душа болит сильнее раненого тела, — сказал Элаин, — да вот только это неправда. Если бы вас пырнули в живот, всякое душевное страдание тотчас бы от вас отскочило и только одним вы и были бы озабочены — как бы не растерять по дороге свои кишки. Поэтому встряхнитесь. Вы все ж такие воин, хоть и пыжитесь.

От такой неслыханно наглой отповеди Фавиол проглотил язык. А Элаин прибавил:

— Глядите в оба и держите оружие под рукой.

— Где руины? — Фавиол проглотил комок в горле и сумел наконец заговорить. — Их ведь, кажется, не видно?

— На противоположном берегу, — Элаин показал рукой.

Фавиол вгляделся в реку и раскинувшееся за ней болото.

— Но я ничего не вижу.

— Это не имеет значения, видите вы что-то или нет, — возразил Элаин. — Руины от вашего неведения никуда не денутся. Они там, уж поверьте.

Фавиол понял, что ему следует позабыть о своей гордости, если он хочет вытянуть из этого странно простодушного солдата хоть что-то. Элаин явно не признавал языка, на котором изъясняются аристократы. В его обращении чувствовалось нечто особенное… Как будто все люди в мире были для Элаина равны — и равно слабы и ничтожны по сравнению с мощью богов.

— Расскажи подробней, — попросил Фавиол. — Как ты узнал, что руины — там?

— На дороге имеются особые приметы, чтобы орденские могли держаться осторожно, — объяснил Элаин. — К тому же с нами следопыт.

Фавиол наморщил нос.

— Мне не нравится этот Орниш.

— Вам все здесь не нравятся, мой господин, — заметил Элаин, — но это еще не означает, что мы все дурные люди.

— Почему меня не оставляет такое чувство, что ты меня воспитываешь? — осведомился Фавиол.

— Потому что это правда, — сказал Элаин. — Впрочем, мои намерения к делу не относятся. Хороши вы или плохи, воспитаны или не воспитаны — мне поручено оберегать вас, даже и ценой собственной жизни, и я это сделаю, можете не сомневаться.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Фавиол. — Но продолжай про руины.