Надин Брандес - Романовы [litres]

– Тем не менее я позволю вам услышать сегодняшнее сообщение местных властей. – Он раскрыл газету. – Все арестованные будут взяты в заложники. – Авдеев поднял голову. Под арестованными имелись в виду Романовы. – Малейшая попытка контрреволюционной акции в городе приведет к немедленному расстрелу заложников. – Он сложил газету. Затем вошел в свой кабинет и включил граммофон, который раньше принадлежал нам.

Ни единого вздоха. Ни слова. Ни звона столового серебра о фарфор. Только трескучая пластинка предательски вращалась, воспроизводя музыку, которая раньше заставляла нас танцевать. Будто издеваясь над нами.

Потом хлопнула пробка, выдернутая из бутылки дешевой водки.

Нас казнят, если кто-нибудь попытается нас спасти. Если бы в Екатеринбурге скрывались солдаты Белой армии, это наверняка заставило бы их замолчать.

Я первой вернулась к черствому черному хлебу.

– Прости меня, папа, – прошептала я.

– Для чего мы живем, Настя? – Алексей лежал в постели, а остальные члены семьи вышли на улицу, чтобы совершить первую прогулку в саду. Я решила остаться дома и составить компанию брату – не потому что мне не нравился свежий воздух, а потому что хотела позаботиться о нем.

Я осторожно посадила Джой к нему на колени. Она лизнула игрушечных солдатиков, лежавших лицом вниз на его простыне.

– Что ты имеешь в виду?

Алексей пожал плечами и вытащил игрушку из пасти Джой, затем вытер ее чистым уголком простыни.

– Кто я теперь? Даже если нас отпустят и мы поселимся в какой-нибудь деревеньке, затерянной в России… Кто я такой? Я не буду царем. Я не могу быть солдатом из-за всего этого. – Он указал на свое тело. – Почему так важно выжить?

Я попыталась подобрать нужные слова, вместо того чтобы просто отчаиваться от его безнадежности. Вопрос брата был логичным. И был задан… спокойно. Самое меньшее, что я могла сделать, это ответить тем же.

– Я понимаю, почему тебе так тяжело.

Он потерял свой трон. Все, чему он учился, все навыки, обретенные в детстве, больше не имели отношения к его жизни.

– Но для чего живет твой народ, русский народ? У них нет тронов. Не все из них – солдаты. Так что же ты скажешь о цели их существования?

Он по-птичьи склонил голову набок.

– Очень проницательно, сестра. Я полагаю, они живут, чтобы заботиться о своих семьях. Следовать за мечтой.

Он потрепал Джой за ушами, и собака свернулась калачиком под одеялом рядом с ним.

– У меня все еще есть семья. И хотя я болен – всегда болен, – я могу думать о новой мечте. Если папа может, то и у меня получится.

– Цель папы – заботиться о русском народе… даже сейчас. Через любовь, прощение и смирение. Может быть, это и есть признак истинного царя. Вне зависимости от того, есть у него трон или нет.

– Вот почему ты моя любимая сестра. – Алексей подмигнул мне, и я рассмеялась. Он говорил то же самое каждой из нас, но мне нравилось думать, что в случае со мной он действительно был искренним. – О, и с днем рождения.

Я вздрогнула.

– День рождения?

– Ну… по старому стилю. – Он вытащил небольшой свиток бумаги, перевязанный полотняной лентой. – Полагаю, по новому григорианскому календарю тебе исполнится семнадцать только через тринадцать дней.

Я совсем забыла о своем дне рождения. Когда Ленин изменил календарь с юлианского на григорианский, я перестала следить за большинством дат. Но сегодня, пятого июня, мне исполнилось семнадцать.

Я так долго не брала свиток, что Алексей, наконец, бросил его мне на колени.

– Не думал, что ты когда-нибудь сможешь обойтись без глубокомысленного замечания.

Я приподняла бровь.

– Спасибо, дорогой брат, но я буду праздновать твой день рождения по григорианскому календарю, который теперь делает меня на тринадцать старше тебя. – Я сняла ленту с плотной бумаги, уже догадываясь о природе подарка, когда он развернулся. – Пьеса?

– Одну ты еще не ставила. Я стащил ее в наш первый день в Тобольске, чтобы приберечь ко дню твоего рождения.

Он привез сценарий сюда, в Екатеринбург, хотя и был болен. Я приняла подарок – короткий одноактный водевиль. Алексей знал, как я люблю смешить людей.

– Это действительно лучший подарок, который я когда-либо получала.

– Хорошо . Ладно. – Он постучал пальцем по бумаге. – Обрати внимание, здесь три роли. Я требую, чтобы ты оставила одну из них для меня.

– Как будто я считаю кого-то другого более достойным.

Обед представлял собой порцию обычного бульона с небольшими кусочками мяса. Его доставили к воротам из Екатеринбургского Совета. За весь день я ни разу не почувствовала себя насытившейся. А бедная мама-вегетарианка почти ничего не ела, ковыряясь в супе.

Когда Авдеев объявил, что пришло время прогулки в саду, все, кроме мамы и Ольги, бросились на свежий воздух. Я заняла место позади. Когда остальные члены моей семьи спускались по лестнице во главе с комендантом, я сделала крюк…

…в кабинет Авдеева.

В помещении сильно пахло сигаретным дымом и алкоголем. Коробки, бумаги, сундуки, безделушки и мусор заполняли комнату: так могла бы обустроить свою нору большая крыса. Я сморщила нос, но окинула взглядом кабинет. Где пьяный комендант спрятал бы магические предметы?

Я подошла к тумбочке под нашим граммофоном. Маленькая дверца была заперта. Меня охватил трепет. Должно быть, они здесь.

Я заглянула в ящики стола – только бумаги. Перебрала стопку коробок на полу – еще бумаги и пустые бутылки из-под алкоголя.

Под коробкой с папиными дневниками обнаружился маленький ржавый ключик. Почему комендант оставил его здесь?

Он идеально вошел в замок тумбочки. Я слегка повернула его. Клик. Дверь открылась и… водка. Много бутылок водки.

Никаких заклинаний. Никаких магических чернил. Никаких колдовских книг.

Я закрыла дверцу, заперла ее и с раздраженным вздохом вернула ключ на место.

– Что вы здесь делаете?

Я резко вскинула голову. В дверном проеме стоял Заш. Он скрестил руки на груди, на боку поблескивал пистолет. Как же я его не услышала? Мои органы чувств были в полной боевой готовности. Я попыталась отмахнуться от ситуации, но переступила черту.

– Просто немного пошалила…

– Это больше, чем обычная шалость. Это мятеж.

Я стояла у стола, перебирая отговорки или ложь, но ситуация казалась слишком уж серьезной. Когда импровизация не может спасти тебя, лучше всего сказать правду. Честность была самым эффективным – и самым опасным – оружием.

– Вы совершенно правы. – Мои руки безвольно упали по бокам. – Это не озорство. Но я не пытаюсь бунтовать. Я хочу позаботиться о своей семье.

– Что, они не могут обойтись солдатским пайком, как все мы?